"Я ОСМЕЛИЛАСЬ НАЗВАТЬ ЕГО ОТЦОМ" Билкис Шейх

Продолжение книги. Начало читать по адресу: http://svetlia4ok.blogspot.com/2009/05/blog-post_2777.html

8. ЕСТЬ ЛИ ЗАЩИТА?

На следующее утро я проснулась с чувством напряжения. Сегодня снова соберутся члены семьи, все вместе или по одному. И в том и в другом случае я смертельно боялась этой встречи. Я боялась обвинений, злобных предостережений, упреков и угроз, которых мне не миновать. Но более всего я боялась причинить им боль.

Не совсем веря в то, что Бог ответит на мою просьбу, я велела Райшам принести мне лучшее сари, выбрала наиболее привлекательное, отдала распоряжение слуге у ворот принимать всех посетителей и вернулась в свой кабинет. Там я села на один из стульев с белым шелковым чехлом и погрузилась в чтение, пока Махмуд играл с машинками, увозя и вывозя разные сооружения на большом персидском ковре.

Огромные настенные часы в зале пробили десять, одиннадцать и, наконец, поддень. «Ну что ж, — подумала я, — наверное, они планируют послеобеденный визит».

Подали обед, и когда Махмуд отправился на тихий час, я продолжала ждать. Наконец в три часа дня я услышала, как у ворот остановилась машина. Я успокаивалась перед битвой, но машина отъехала! В чем дело? Я спросила горничную, и она ответила мне, что кто-то привез посылку.

Наступил вечер, за окнами кабинета стемнело. И тени появились на потолке. Мне позвонили. Я глянула на часы, было семь. Почему они звонят вместо того, чтобы прийти лично?

Я подняла трубку и услышала нежный голос, который сразу узнала — Мэри Олд. Голос ее звучал взволнованно. Весть о моем обращении уже успела облететь многих, что показало вчерашнее вторжение родственников. Что ее волновало?

«У Вас все в порядке? — спросила Мэри. — Я беспокоилась о Вас».

Я уверила ее, что со мной все в порядке. Повесив трубку, я велела принести шаль и приготовить машину. В то время года члены моей семьи обычно не наносили визиты после восьми часов вечера, поэтому я чувствовала, что теперь могу спокойно покинуть дом. Странно, однако, что никто из родственников не позвонил и не пришел ко мне.

Я хотела ощутить поддержку своей христианской семьи. Может быть, Олдов? Почему голос Мэри звучал так взволнованно и загадочно? Я подъехала к дому Олдов и с удивлением заметила, что все окна темные.

И тут совершенно неожиданно, довольно резко, я почувствовала настоящую тревогу, стоя у ворот их дома, — меня охватил настоящий страх. Он сжимал меня тисками холодного ужаса. Темные мысли окатывали меня из темных углов двора. Конечно же, я поступила глупо, поехав поздно вечером без сопровождения! Что это там в тени? Сердце мое бешено забилось.

Я обернулась, уже готовая бежать к машине.

И тут я остановилась. Нет! Так нельзя поступать, если я часть Царства, у меня есть право просить защиты у Царя. Стоя в этой страшной темноте, все еще испытывая страх, я сознательно предала себя в руки Царя. «Иисус, Иисус, Иисус,» — повторяла я это имя снова и снова. К моему удивлению, страх стал рассеиваться. Он ушел так же, как и пришел. Я была свободна!

Почти улыбаясь, я снова повернулась к дому Олдов. Пройдя несколько шагов, я увидела полоску света между задернутыми занавесками в гостиной. Я постучала. Дверь медленно отворилась. Это была Мэри. Когда она увидела меня, она вздохнула с облегчением, быстро втащила меня в дом и обняла.

«Кен! Кен!» — позвала она. Он тут же подошел. «О, слава Богу! — воскликнул он. — Мы очень беспокоились о Вас». Кен рассказал мне, что пакистанский пастор, проводивший мое крещение, очень беспокоился о моей безопасности, поэтому он сказал им, что они совершили непростительную ошибку, оставив меня одну.

«Так вот почему Ваш голос был таким взволнованным по телефону, Мэри! — Я подавила нервный смешок. — Ну что ж, думаю, что скоро вся страна узнает о моем обращении, но в любом случае, спасибо. Пока ничего не произошло. Даже моя семья не нанесла мне визита, и Вы даже себе не представляете, как я благодарна Богу за такой ответ на молитву».

«Давайте поблагодарим Господа», — предложил Кен, и мы все вместе преклонили колени в гостиной. Кен благодарил Бога за мою защиту и просил Его продолжать оберегать меня. Итак, я вернулась домой, чувствуя себя увереннее, потому что я просила у Бога помощи перед лицом страха, я использовала свое право взывать к имени Иисуса. Слуги сказали мне, что никто не звонил в тот вечер. «Ну что ж, — подумала я, готовясь ко сну, — посмотрим, что будет завтра.» И снова я ждала в кабинете целый день, молясь, благодаря, изучая белый мозаичный пол и богатый узор персидского ковра. Ни от кого не было ни слова.

«В чем дело? Может быть, это игра в кошки-мышки?» Потом я решила проверить, что известно слугам. В Пакистане, если вы хотите что-то узнать, спросите свою экономку. Они знают все обо всех.

Наконец, я обратилась к своей горничной Нурджан: «Скажи мне, что происходит с моей семьей?».

«Ах, Бегума Саиб, произошло самое странное. Такое впечатление, что все Ваши родственники оказались занятыми в одно и то же время, — сказала она, подавляя нервный смех. — Ваш брат уехал на ежегодные зимние соревнования по крикету». Я улыбнулась: моему брату крикет был важнее сестры, которая стояла на «пути в ад». «Ваш дядя Фатех уехал из провинции по какому-то судебному делу, ваша тетя Амина отправилась в Лахор, двух Ваших кузенов вызвали из города по делу, и...».

Я остановила ее, не было нужды продолжать. Господь сказал, что рассеет их, и действительно, рассеял. Я почти слышала, как смеялся Господь. Я была уверена, что озабоченные родственники не оставят меня в покое, но теперь они будут приходить по одному.

Так и было. Первым посланником оказалась тетя Амина, царственная женщина семидесяти лет, чья восточная красота никак не вязалась с моим кабинетом и его современной европейской мебелью. Годами нас связывали хорошие отношения, любовь и доверие. Теперь, когда она вошла, ее и без того бледное лицо, напоминавшее цвет магнолий, казалось еще бледнее, а серые глаза затуманила печаль.

Мы немного поболтали. Потом я, наконец, почувствовала, что она подходит к цели своего визита. Прочистив горло, она откинулась в кресле и, пытаясь придать разговору светский тон, спросила: «...Билкис... ах, я слышала..., что ты стала верующей. Это правда?». Я лишь улыбнулась в ответ.

Она поежилась в кресле и продолжала: «Я думала, что люди распространяют о тебе ложные слухи». Она поколебалась немного, ее мягкие глаза просили меня сказать, что это ложь.

«Это не ложь, тетя Амина, — сказала я. — Я полностью подчинила себя Исе. Я крестилась. Я поверила».

Она всплеснула руками. «Ах, какая страшная ошибка!» — воскликнула она. Мы посидели молча с минуту, будучи не в силах что-то добавить к своим словам. Затем, медленно расправив на себе складки шали, она поднялась и с холодным достоинством покинула мой дом.

Я была подавлена, но просила Господа защитить ее от боли, которую она испытывала. Я знала, что мне нужно было молиться за всю свою семью, иначе я оставила бы за собой страдающих людей, которых очень люблю.

«Господь, — сказала я, — конечно же, было бы лучше всего, если бы Ты обратил каждого из этих людей. Но я знаю, что даже сейчас, когда они не обратились, Ты любишь их, и прошу, чтобы Ты коснулся каждого из этих дорогих мне людей Твоим особым благословением, начиная, если на то есть Твоя воля, с моей тети Амины. Спасибо, Господь!»

На следующий день мне пришлось повторить ту же самую молитву. Теперь я молилась за Аслама, пожилого кузена, который пришел навестить меня. Он был юристом и жил в 45 милях от Ваха. Будучи сыном брата моего отца, он унаследовал многие качества моего отца: ту же самую теплую улыбку, мягкое чувство юмора. Я очень любила Аслама. Из его отношения я поняла, что он не до конца знал, что произошло со мной. Мы обменялись несколькими любезностями, а затем Аслам сказал: «Когда собирается семья? Я заеду за тобой, и мы поедем вместе».

Я усмехнулась: «Я не знаю, когда собирается семья, Аслам, но я знаю, что меня не пригласят, потому что все собираются как раз по поводу меня».

Он посмотрел на меня в замешательстве, и я поняла, что мне нужно объяснить ему все. «Пожалуйста, поезжай на встречу, Аслам, — сказала я, закончив свое повествование. — Может быть, ты замолвишь за меня свое слово».

Я с грустью смотрела, как он уходил из дома, было очевидно, что кризис назревал. Мне нужно поехать в Равалпинди и Лахор, и как можно быстрее. Я не хотела, чтобы Тоони и мой сын Халид услышали преувеличенные рассказы обо мне. Я не могла поговорить лично со своей дочерью Халидой, потому что она жила в Африке, но я могла поговорить с Халидом и Тоони. На следующий день я отправилась в Лахор. Халид был преуспевающим бизнесменом, что было видно по его дому: прекрасное городское бунгало, окруженное верандами и лугом с подстриженной травой.

Мы проехали через его ворота, припарковали машину у входа и вошли на широкую веранду. Халид, предупрежденный семьей и моим телефонным звонком, выбежал мне навстречу. «Мама! Я так рад тебя видеть», — сказал он, хотя я почувствовала, что он приветствовал меня несколько неловко. Мы проговорили целый день о том, что я сделала, но, в конце концов, я увидела, что Халид ничего не понял.

Дальше мне нужно было поговорить с Тоони. Я поехала в Равалпинди и отправилась прямо в госпиталь. Я попросила позвать Тоони и, ожидая ее, думала, как я смогу рассказать ей обо всем. Вне всяких сомнений, она уже слышала разговоры обо мне. Конечно же, она знала, что я читаю Библию. Может быть, она даже слышала мой разговор с католической монахиней доктором Сантьяго в этом самом госпитале, где обследовали Махмуда. Но одного она точно не знала — как изменил мою жизнь тот визит доктора Сантьяго, потому что именно эта маленькая монахиня вдохновила меня молиться Богу и обращаться к Нему как к Отцу.

«Мама!» — я увидела, как она спешит ко мне, ее каштановые волосы резко выделялись на фоне белого халата, ее лицо пылало, она протягивала ко мне руки.

Я поднялась, и сердце мое учащенно забилось. Как я сообщу ей эту новость? Я старалась найти более мягкий подход, но страх ощутить давление со стороны был непереносимым. Даже не пытаясь быть осторожной, я выпалила все сразу. «Тоони, — сказала я, — подготовься к шоку, дорогая. Два дня назад я крестилась».

Тоони застыла, она перестала протягивать ко мне руки, ее чувствительные глаза наполнились слезами. Она опустилась на банкетку рядом со мной. «Я знала, что все к этому идет», — сказала она голосом, который я с трудом расслышала.

Я постаралась утешить ее, но безуспешно. «Нет смысла притворяться на работе», — сказала Тоони. Она отпросилась, и мы вместе поехали к ней домой. Как только Тоони открыла дверь, в ее квартире зазвонил телефон, она подбежала, подняла трубку и повернулась ко мне. «Это Нина». Это была племянница, жившая в Равалпинди. «Она хочет знать, правда ли это». Она снова повернулась к телефону, потому что Нина продолжала говорить. Даже с того места, где я стояла, я слышала, что Нина повысила голос, затем Тоони мягко сказала: «Да, Нина, это правда. Она действительно это сделала». Наверное, Нина бросила трубку, потому что Тоони отняла трубку от уха, посмотрела на нее, пожала плечами и медленно положила ее на рычаг. Лучше всего было дать ей время собраться с мыслями. Я собрала свои вещи.

«Приезжай ко мне, дорогая, — сказала я, — когда у тебя появятся силы для этого. Мы поговорим». Тоони не возражала, и через несколько минут я уже устремилась домой. Как только я приехала, все слуги собрались вокруг меня. Нурджан ломала свои пухлые руки, и даже лицо Райшам было бледнее обычного. Телефон звонил целый день, родственники толпились у ворот с раннего утра, спрашивая меня. Слуги еще продолжали говорить, когда телефон снова зазвонил. Это был муж моей сестры, Джамиль, работавший в британской нефтяной компании, Я всегда думала, что он — человек без предрассудков, но его голос быстро разубедил меня в этом.

«Билкис, я слышал очень странные слухи и никак не могу поверить, что это правда, — сказал он прямо. — Мой деловой партнер сообщил мне о том, что ты стала верующей. Конечно, я посмеялся над ним и уверил его, что такое невозможно».

Да, весть действительно облетела всех. Я ничего не сказала.

«Билкис! — Джамиль настаивал. — Ты меня слышишь?»

«Да».

«Это правда?»

«Да».

Снова наступило молчание. Затем:»Что ж, хорошо, — сказал Джамиль, — только ты потеряла больше, чем можешь себе представить. И ради чего? Ради еще одной религиозной точки зрения. Только и всего». Он повесил трубку.

Через десять минут мне позвонила рыдающая Тоони. «Мама, дядя Наваз только что позвонил мне и сказал, что отец Махмуда заберет его у тебя. Наваз говорит, что ни один суд не разрешит оставить его у тебя!»

Я постаралась ее успокоить, но она с плачем повесила трубку.

Поздно вечером, когда мы с Махмудом ужинали в моей спальне, Тоони и две мои племянницы приехали ко мне домой. Я удивилась, увидев их посеревшие лица.

«Пожалуйста, садитесь и присоединяйтесь к нам», — сказала я и распорядилась, чтобы слуги принесли для них ужин.

Тоони и племянницы едва притронулись к еде. Я была рада этим двум девушкам, но видела, что они-то совсем не радовались встрече со мной. Разговор был напряженным, и все три женщины поглядывали на Махмуда и предлагали ему пойти поиграть. Только после того, как он ушел, одна из племянниц осторожно наклонилась ко мне.

«Тетя, Вы понимаете, что это значит для других? — она расплакалась. — Вы подумали о ком-нибудь из нас?» Ее вопрос эхом отозвался в темных глазах второй моей племянницы, которая молча сидела напротив меня.

Я потянулась через стол и взяла в свои ладони маленькую ручку племянницы. «Моя дорогая, — сказала я с грустью, — я ничего не могу поделать, я должна повиноваться».

Теперь Тоони смотрела на меня сквозь слезы, и, будто не слыша ничего, что я сказала, она попросила меня. «Мама, собери свои вещи и уезжай. Уезжай, пока есть еще с чем... или с кем...».

Она повысила голос. «Ты знаешь, что говорят люди? На тебя нападут. Твой собственный брат будет вынужден пойти против тебя!». Потом она разрыдалась. «Мои друзья говорят, что тебя убьют, мамочка!»

«Мне очень жаль, Тоони, но я не собираюсь бежать, — ответила я мягко. — Если я убегу сейчас, то придется быть в бегах всю оставшуюся жизнь». Решительность появилась во мне, пока я говорила. «Если Богу угодно, Он позаботится обо мне в моем собственном доме. И никто, никто не выгонит меня из него». Я села в кресло, неожиданно почувствовав драматичность положения. «Пусть они приходят и нападают на меня!»

И тут, как раз тогда, когда я чувствовала себя настолько уверенной, что-то произошло. Теплое Присутствие Бога исчезло... Я сидела почти в панике, безразличная к голосам вокруг меня. Но так же неожиданно я поняла, в чем дело. Это моя старая натура, полная гордыни и упрямства, взяла верх. Я самовольно решила и была уверена, что никто не выставит меня из собственного дома.

Я утонула в кресле, не понимая, что говорила мне Тоони.

«... хорошо, мамочка, — плакала Тоони, — ты стала христианкой, теперь ты должна еще стать христианской мученицей?» Она стояла у моего кресла, положив мне голову на плечо. «Ты понимаешь, что мы любим тебя?»

«Конечно, дорогая, конечно», — пробормотала я, гладя ее по волосам. Про себя я просила Господа простить меня за такое своеволие. Что бы ни ждало меня впереди по Его воле, я была готова на все, даже если я должна буду покинуть свой дом. Повторяя эти слова в глубине души, я снова почувствовала Присутствие Отца. Все эти перемены во мне

произошли очень быстро, всего лишь за несколько минут: пока три женщины, сидевшие напротив меня, разговаривали, моя жизнь перешла на другой уровень. Господь был рядом со мной в тот момент, Он работал во мне и учил меня. Он показывал мне, как пребывать в Его Присутствии.

«...мы сделаем так? Хорошо?» Это был голос Тоони, но я никак не могла понять, в чем она убеждает меня. На мое счастье, она продолжала. «Если отец Махмуда придет за ним, ты можешь позволить мне забрать его. Я же не стала верующей», — добавила она.

Постепенно девушки успокоились. Я предложила им остаться на ночь, и они согласились. Пожелав Тоони и племянницам спокойной ночи, я подумала о том, насколько мы поменялись ролями. Когда-то я защищала их и заботилась о них, а теперь мы одинаково волновались друг о друге. В ту ночь я молилась: «Господь, как трудно разговаривать с человеком, не имеющим веры в Тебя. Пожалуйста, помоги моей семье. Меня так беспокоит благополучие близких мне людей».

Когда я засыпала, мне снова показалось, что дух мой покинул тело. Я увидела себя на зеленой поляне, окруженной соснами. Вокруг царила весна. Везде кругом меня были ангелы, их было так много! Я слышала одно имя — «Святой Михаил»! Ангелы ободрили меня. А потом я снова оказалась в постели. Я встала и пошла в комнату' Махмуда, там я указала на него в постели, затем пошла в комнату дочери и племянниц и сделала то же самое. Потом я вернулась в спальню и опустилась на колени. «Господь, — молилась я, — Ты показал мне так много ответов, теперь покажи, молю Тебя, что Ты собираешься делать с Махмудом. Мне хотелось бы утешить Тоони».

Я почувствовала непреодолимое желание открыть Библию, и один отрывок сам обратил на себя мое внимание — Бытие 22: 12: «Не поднимай руки твоей на отрока и не делай над ним ничего...».

«Спасибо, Отче», — вздохнула я.

За завтраком мне удалось утешить Тоони. «Дорогая, ничего не случится с твоим сыном, не беспокойся о нем». Я показала Писание, которое было дано мне в откровении.

Может быть, вера моя была заразительной или Тоони коснулся Святой Дух, я не знаю, но лицо ее действительно смягчилось, и она улыбнулась первый раз за два дня.

Моя дочь и племянницы покинули дом на более веселой ноте. Но поток других родственников и друзей продолжался.

Спустя несколько дней Райшам объявила, что ко мне пришли семь человек, это были дорогие мне друзья, ждавшие меня внизу. Я не хотела встречаться с ними без Махмуда. Мальчик должен знать все, что происходит. Я нашла его, и мы вместе спустились по лестнице в кабинет. Они сидели на стульях прямо, сохраняя официальный вид. После чая, кексов и небольшой беседы один из присутствующих прочистил горло, я приготовилась к тому, что должно было последовать за этим.

«Билкис, — сказал друг, которого я знала с детства, — мы любим тебя, мы думали о тебе и о том, что ты сделала, и мы хотели бы предложить тебе свою помощь».

«Да?»

Он наклонился вперед и улыбнулся.

«Не заявляй публично о том, что ты верующая».

«Ты хочешь сказать, что я должна хранить свою веру в секрете?»

«Ну...»

«Но я не могу, — сказала я, — я не могу играть в игры с Богом. Если мне нужно умереть, я умру».

Мне показалось, что все семеро приблизились ко мне. Старый друг моего отца сурово посмотрел на меня. Я хотела ответить ему таким же взглядом, но вовремя остановилась. Им казалось, что они близко к сердцу принимают мое благополучие.

«Мне очень жаль, — сказала я, — но я не могу сделать то, о чем вы меня просите», — я объяснила им, что моя вера очень быстро, меньше чем за месяц, стала главным событием моей жизни. «Я не могу молчать об этом», — сказала я. Я процитировала им Писание, где Господь говорит : «Итак, всякого, кто исповедает Меня пред людьми, того исповедаю и Я пред Отцем Моим Небесным. А кто отречется от Меня пред людьми, отрекусь от того и Я пред Отцем Моим Небесным» (Матф. 10: 32-33).

«Но, — сказал другой пожилой джентльмен, — ты оказалась в очень сложной ситуации. Я думаю, Бог не станет возражать, если ты будешь молчать. Он знает, что ты веришь в Него. Этого достаточно». Он процитировал закон по Корану об отступниках. «Мы боимся, — сказал он, — что ты попадешь в беду, никто из друзей или родственников не будет на твоей стороне. Те, кому ты больше всего дорога, будут вынуждены отвернуться от тебя».

Я кивнула. Я хорошо понимала их слова. Теперь мне хотелось послать Махмуда поиграть в саду, чтобы он не слышал этого. Когда я посмотрела на него, сидящего на маленьком стульчике рядом со мной, он просто улыбнулся. «Все хорошо», — как будто говорил он мне.

На глазах у друзей появились слезы, когда они уходили. Близкая подруга моей матери поцеловала меня, «До свиданья», — сказала она. Она повторила это слово со странным ударением. Затем она расплакалась, отошла от меня и поспешила к выходу.

Дом показался мне гробницей после того, как они ушли. Даже обычно шумные игры Махмуда прекратились.

Прошло три недели, и единственным звуком в моем доме были голоса слуг. Если бы не было Митчеллов и Олдов и наших обычных воскресных собраний, я бы, наверное, не выдержала.

Каждый день битва с семьей становилась все более ясной. Я замечала выражение лица кузины, которую встретила на базаре. Я видела ее в хмуром взгляде племянника, с которым столкнулась на улице в Равалпинди. Я услышала ее в холодном голосе тети, которая позвонила и отклонила приглашение на обед. Бойкот начался. Телефон молчал, и никто не звонил у моих ворот. Ни один из членов семьи не позвонил мне даже для того, чтобы отчитать меня. Я не могла не вспомнить стих из Корана (Сура 74: 20): «Если ты отказался от веры, ты принесешь зло стране и разрушишь кровные узы. Таковых проклинает Аллах, лишая их зрения и слуха».

На самом деле все так и было. Я разрушила кровные узы и не сомневалась, что не увижу своих родственников и не услышу от них ни слова.

Обычная болтовня и смех слуг стихали, когда они входили или выходили из моей комнаты. Мне с трудом удавалось разговорить их, чтобы добиться от них чего-то еще, кроме обычного «Да, Бегума Саиб».

Но как-то раз утром бойкот принял необычный оборот. Мягко скрипнула дверь, я обернулась и увидела Нурджан, которая тихонько вошла в комнату, чтобы заняться моим туалетом. Такое поведение как-то не вязалось с ее всегдашней разговорчивостью. Райшам вошла в комнату еще более строгая, чем всегда. Они занялись обычным делом, но не разговаривали между собой, и я почувствовала их тревожные взгляды.

Я ждала, что они скажут, но Нурджан продолжала выполнять свои обязанности молча, не сплетничая, как обычно, и не болтая. Лицо Райшам было очень серьезным. Наконец, с отголосками прежнего огня в голосе, я сказала:

«Ну хорошо, я же вижу, что что-то не так. Расскажите, в чем дело».

Расчесывание прекратилось, и я услышала новость. Кроме Райшам, стоявшей передо мной сейчас, все мои верующие слуги, включая Манзура, убежали ночью из дома.

9. БОЙКОТ


Что значит этот побег? Четверо слуг бросили работу! В таком городе, как Вах, где работу найти очень сложно, их решение было трудно понять.

Конечно же, все дело в страхе. Манзур боялся, потому что это его я просила достать мне Слово Бога, и отвезти меня к миссионерам. Еще трое верующих слуг, наверное, также поддались страху. Видимо, они услышали рокот вулкана, который вскоре должен был взорваться, и не хотели попасть под горячую лаву.

А как же Райшам, поверившая, моя горничная, которая сейчас расчесывала мне волосы? Я чувствовала, что ее грациозные руки дрожали, когда она работала.

«А ты?» — спросила я.

Она прикусила губу и продолжала причесывать меня. «Наверное, мне не нужно было оставаться, — сказала она мягко. — Это будет очень...»

«Очень одиноко», — окончила я за нее.

«Да, — сказала она, сглотнув, — и...»

«И ты боишься. Ну что же, Райшам, если бы ты покинула меня, я бы не стала осуждать тебя. Тебе нужно принять решение, точно так же, как это сделала я. Однако, если ты останешься, помни, что Иса сказал нам, что мы будем гонимы за Него».

Райшам кивнула, и ее темные глаза увлажнились. Она вынула шпильку, которую держала в зубах, и продолжала укладывать мои волосы. «Я знаю», — сказала она грустно.

Райшам молчала весь остаток дня. Ее тревога оказала влияние на Нурджан, которая вот-вот готова была впасть в тихую истерику. На следующее утро, когда я проснулась, мне было трудно даже заставить себя позвонить. Кто ответит» на звонок? Дверь в спальню медленно открылась, и вошла Нурджан. Затем в темноте раннего зимнего утра появилась еще одна фигура. Это была Райшам!

Позже я сказала ей, насколько благодарна ей за то, что она осталась. Она покраснела. «Бегума Саиб Джи, — сказала она мягко, добавляя это последнее приветствие, которое означало — Пусть Ваша жизнь будет долгой, — Вы служите Господу, а я буду служить Вам».

С тех пор, как остальные поверившие слуги покинули мой дом, в нем стало еще тише, может быть, из-за того, что я не заменила их новыми людьми. Мои запросы теперь сократились, потому что ни одна семья больше не приходила ко мне в гости. Я решила не нанимать какое-то время верующих. Я нашла себе нового шофера — мусульманина, которого звали Фазад, и нового помощника повара, тоже мусульманина, но больше никого нанимать не стала. Меня очень радовал Махмуд, который продолжал весело играть в доме и в саду. Я просила его приглашать друзей из деревни, и к этому предложению он отнесся с восторгом. В основном, дети были старше его, им было пять или шесть, в то время как Махмуду было всего пять лет. Но тем не менее, Махмуд как-то постепенно становился вожаком среди них; я думаю, это не из-за того, что он принимал их у себя в гостях, а, скорее, потому, что семьсот лет руководства и управления были заложены в генах этого ребенка и этому было точно так же трудно противиться, как и его влажным темным глазам.

Сколько из этого семейного наследия я поставила под угрозу? Скольким семейным узам этого мальчика я угрожала? Еще вчера он спросил меня снова, когда его кузен Карим возьмет его на рыбалку. Карим обещал научить Махмуда всем премудростям ловли форели, которая скользила между подводными камнями в источнике нашего сада, впадающем в реку Тамру.

«Мама! — спросил Махмуд. — Когда к нам придет Карим?»

Я смотрела на этого мальчика с сияющими глазами, и у меня не хватило смелости сказать ему, что рыбалка отменяется навсегда.

Пока Махмуда не очень тянуло к новой вере. Я читала ему истории из Слова Бога, которые он полюбил настолько, что мне приходилось укладывать его не в 8, а в 7.30, чтобы у нас было достаточно времени для чтения. Но разве могут сравниться несколько историй с рыбалкой и с друзьями? Постепенно друзья Махмуда перестали приходить к нам. Махмуд этого не понимал, а когда я пыталась объяснить ему, он смотрел на меня в замешательстве.

«Мама, — сказал он, — кого ты любишь больше, меня или Иисуса?»

Что я могла ему сказать? Особенно теперь, когда он был настолько одинок. «Бог всегда должен быть на первом месте, Махмуд», — сказала я, перефразируя предупреждение Господа о том, что если семья для нас важнее Него, то мы не любим Его на самом деле. «Мы должны всегда ставить Бога на первое место, — сказала я, — даже по сравнению с теми людьми, кого мы больше всего любим в этом мире».

Казалось, Махмуд понимал это. Казалось, он слушал меня, когда я читала ему Слово Бога. Однажды, после того, как я прочла ему «Придите ко Мне, все труждающиеся и обремененные, и Я успокою вас», я услышала его молитву перед сном: «Господь Иса, я люблю Тебя и я приду к Тебе, но, ...пожалуйста, не успокаивай меня. Я не хочу отдыхать и жить в покое». Он даже складывал руки для молитвы, но я знаю, что ему было трудно в одиночестве и было трудно видеть в одиночестве меня. Ни один из родственников, друзей или знакомых не сворачивал с дороги к нашему дому. Телефон вообще не звонил.

Но вот как-то в 3 часа утра мой белый телефон, стоящий на столике у постели, зазвонил. Я протянула руку к трубке, и сердце учащенно забилось. Никто не станет звонить в такой час, разве если кто-то умер в семье. Я подняла трубку и сначала услышала лишь тяжелое дыхание. Потом три слова ударили меня, как камни: «Неверная. Неверная. Неверная».

Телефон замолчал. Я снова улеглась. Кто это был? Один из тех фанатиков, о которых меня постоянно предупреждали? На что еще они способны?

«О, Госдодь, Ты знаешь, что я готова к смерти, но я ужасная трусиха. Я боюсь боли. Ты знаешь, что я теряю сознание, когда доктор делает мне укол. Но я молю Тебя, дай мне силы перенести боль, если это будет необходимо». Мои глаза наполнились слезами: «Я думаю, что я не из одного теста с мучениками, Господь. Я сожалею об этом, но просто позволь мне пройти с Тобой через все, что мне уготовано и что меня ждет».

Затем последовало анонимное письмо с угрозами — «Пора определиться. Только одним словом можно назвать тебя: предательница!». За этим последовало еще одно письмо, а вскоре за ним и еще одно. Все они содержали в себе предостережения. Я была перебежчицей, и ко мне относились как к таковой.

Как-то раз днем в начале лета 1967 г., спустя полгода после моего обращения, я стояла в саду, комкая в руках одно из таких писем. Оно было особенно непримиримым, меня в нем называли не только неверной, но и совратительницей правоверных. Истинные верующие, было сказано в письме, должны выжечь меня, как гангрену выжигают на здоровой конечности.

Выжечь меня? Неужели это было не просто образным выражением? Я прошла вглубь сада, туда, где на клумбах цвели тюльпаны и гиацинты. Весна превращалась в лето. В саду цвела айва, и последние белые лепестки осыпались с деревьев. Я обернулась и посмотрела на свой дом. «Они не посмеют прикоснуться к моему дому!» — воскликнула я про себя. Им не удастся выжечь Бегуму! Но как будто для того, чтобы напомнить мне о том, что мне больше не приходится рассчитывать на защиту своего положения и благосостояния, ко мне пожаловал гость, О нем доложила служанка.

«Генерал Амар хочет видеть Вас», — сказала она.

Сердце перевернулось во мне. Я посмотрела в сторону ворот и, конечно же, увидела знакомую командирскую машину. Генерал Амар был моим хорошим старым другом еще тогда, когда я была связана с армией. Во время второй мировой войны мы часто общались, а теперь он был одним из верховных генералов пакистанской армии.

Мы продолжали общаться многие годы, особенно тогда, когда мой муж был министром внутренних дел и работал с ним в тесном контакте. Неужели и он пришел, чтобы обвинять меня?

Вскоре его шаги уже раздавались на садовой дорожке, и он шел ко мне навстречу, как всегда, подтянутый, в униформе цвета хаки и кожаных ботинках. Он взял мою руку, наклонился и поцеловал ее. Мое напряжение понемногу стало отступать, совершенно очевидно, что сн пришел не для того, чтобы сражаться.

Он посмотрел на меня, и его темные глаза сверкнули юмором. Как всегда, генерал начал с самого главного: «Правда ли то, что говорят люди?» «Да», — сказала я.

«Что тебя толкнуло на это? — воскликнул он. — Ты поставила себя в очень опасное положение! Я слышал слухи о том, что тебя хотят убить!». Я посмотрела на него молча.

«Ну хорошо, — добавил он, усаживаясь на скамейку, и я услышала скрип его кожаного ремня. — Ты знаешь, что я тебе как брат?».

«Я надеюсь, что это так».

«И как брат я отношусь к тебе с нежной заботой?» «Я надеюсь на это».

«Тогда помни, что мой дом всегда открыт для тебя». Я улыбнулась. Это было первое предложение, исполненное доброты, которое я слышала за последнее время.

«Но, — продолжал генерал, — я хочу, чтобы ты знала. Это личное приглашение». Он потянулся за цветком, сорвал его и понюхал, затем вернул мне и добавил: «На официальном уровне я вряд ли что смогу для тебя сделать, Билкис».

«Я знаю». Я взяла генерала за руку, мы поднялись и устремились к террасе, а затем вошли в дом. По пути я рассказывала ему о своих трудностях.

«Не жди, что тебе станет легче, дорогая», — сказал мой друг в своей излюбленной манере. Позже, когда я велела подать чай в кабинет, он спросил меня с улыбкой: «Расскажи мне, Билкис, почему ты пошла на это?». 1 Я объяснила ему, что произошло со мной, и заметила, что генерал Амар слушал меня внимательно. Как необычно! Оказалось, что я, даже не подозревая об этом, делала то, что миссионеры называют свидетельством. Я говорила о Исе с мусульманином, и, кроме того, занимающим высокий пост.

И он слушал меня! Сомневаюсь, что в тот вечер мои слова действительно дошли до генерала Амара, но он был склонен к размышлениям, и через полчаса, когда мы попрощались, он снова поднес мою руку к губам.

«Помни, Билкис, — сказал он, — в любое время, когда тебе понадобится моя помощь... все, что я смогу сделать для тебя как друг...».

«Спасибо, Амар», — сказала я.

Он повернулся, его шаги прогремели по коридору и затихли в вечерней темноте, где его ожидала командирская машина. Этот единственный странный визит был закончен. «Интересно, увижу ли я когда-нибудь его снова?», — подумала я.

Впервые со времени бойкота, анонимных писем и телефонных звонков, предупреждений от старых друзей я стала понимать, что значит жить от одного часа до другого. Это была противоположность тревог. Я ждала и хотела увидеть, что Он допустит. Я была уверена, что ничего не произойдет без Его позволения. Я знала, например, что давление на меня только усилится. Если это произошло, значится допустил это^и я должна научиться искать Его Присутствие даже во время таких бедствий. Мне нужно было жить каждым часом, стараясь быть рядом с Ним.

Да, это и есть мой ключ. Я должна научиться быть в Его Присутствии, чтобы, несмотря ни на что, я могла пребывать в Его славе.

Когда давление со стороны усилилось, я подумала, что теперь мне стали понятны переживания царя Давида, который был вынужден бежать от своего сына Авессалома; я могла себе представить, как он взял лиру и спел: «Но Ты, Господи, щит предо мною, слава моя...»(Пс. 3: 4). Это была слава, которую, по моему пониманию, он представлял себе как несказанное благословение, радость и ликование святых на небесах.

В то время давление моей семьи по-прежнему выражалось в бойкоте. Ни один из ее членов мне не звонил, даже для того, чтобы отчитать меня. За редким исключением, старые друзья тоже перестали мне звонить. Насмешки на рынке продолжались. Меня также исключили из всех важных событий в семье — рождений, смертей, бракосочетаний.

Как только я позволяла себе задумываться о своем одиночестве, я чувствовала, что слава начинала меркнуть, и тогда я сразу же усилием воли заставляла себя думать о том, что Иисус тоже было одинок. Это помогало. Но я замечала, к своему удивлению, что мне отчаянно не хватало общения. Я, настолько отчужденная от всех, теперь нуждалась в близости. Даже Олды и Митчеллы не приходили ко мне больше. Ради их собственной безопасности я посоветовала им не посещать меня.

Как-то раз был скучный серый день, и я удалилась в спальню, чтобы почитать Слово Бога. Было необычно холодно для начала лета. Резкий ветер бил в окна. Начав читать, я почувствовала тепло на своей руке и, посмотрев на руку, увидела лучик солнечного света. Я выглянула из окна и заметила, что солнце снова скрылось за облаками. Мне показалось, что на одно мгновение Он сошел и коснулся меня, чтобы утешить.

«О, Господь, — сказала я. — Я так одинока, мне не хватает общения. Пожалуйста, пошли кого-нибудь, с кем бы я могла сегодня поговорить».

Чувствуя себя в глупом положении, высказав Богу такие дерзкие просьбы, я вернулась к чтению Писания. В конце концов, я в Его Присутствии, и этого должно быть достаточно. Но через какое-то время я стала прислушиваться и различила странный звук в доме, странный, потому что его не было так долго. Снизу доносились голоса.

Я накинула халат и вышла в коридор, где встретила Нурджан, которая спешила ко мне, задыхаясь. «О, Бегума Саиб, — пролепетала она, — приехали Олды».

«Слава Богу», — ответила я и поспешила к ним навстречу. Конечно же, я видела Кена и Мэри во время наших воскресных собраний у них в доме, но это было нечто другое. Это был визит посреди недели. Мэри бросилась ко мне и взяла меня за руку. «Нам нужно было увидеть Вас, Билкис, — сказала она, и ее голубые глаза сияли. — У нас нет никаких особых причин для визита, мы просто очень любим Вас».

Что это был за визит! Когда мы разговаривали, я поняла, что сама совершила ошибку, не приглашая людей к себе.

Гордыня удерживала меня от признания такой потребности. Неожиданно я почувствовала вдохновение. Почему бы мне не приглашать людей к себе в дом на воскресные собрания? Но разве это не значит сыпать порох в огонь? Я постаралась отмахнуться от этой мысли, но она не уходила. И когда друзья собирались уходить, я быстро сказала: «Может быть, вы придете ко мне в это воскресенье?».

Олды посмотрели на меня с изумлением.

«Я серьезно, — сказала я. — Этому старому дому нужна жизнь».

На этом и порешили.

В тот вечер, когда я готовилась ко сну, я подумала о том, как Господь заботится о нас. Когда моя семья и друзья оставили меня, Он заменил их Своей семьей Верующих. Ночью я спала спокойно и проснулась от ощущения теплого солнечного света, заливавшего окно. Я встала, открыла окно, наслаждаясь мягким ветром, наполнившим комнату. В этом земном аромате я почувствовала теплое дыхание настоящего лета, которое, наконец, пришло к нам.

Я не могла дождаться воскресного собрания. В субботу вечером старый дом наполнился цветами, пол и окна везде натирались до блеска. Я сказала Райшам, что она может присоединиться к нам, но она не решилась, она еще была не готова к такому смелому шагу, и я не стала настаивать.

Наступило воскресенье, и я старалась не пускать Махмуда в кабинет, расправляла персидский ковер и все время переставляла цветы. Я постоянно находила пыль то здесь, то там и вытирала ее. Наконец, я услышала, как открылись ворота и подъехали машины.

Вечер прошел так, как я и надеялась, с пением, молитвами и свидетельствами друг другу о том, что сделал Господь. Нас было двенадцать и еще Махмуд, мы уютно сидели в кругу в кабинете, но я клянусь, что в тот вечер с нами были тысячи других гостей, невидимых, но желанных.

У вечернего собрания была еще одна цель, и я не могла этого не заметить. Оказалось, что все мои верующие друзья очень беспокоились за меня.

«Надеюсь, Вы проявляете особую осторожность?» — спросила Мэри.

«Ну, — рассмеялась я. — Вряд ли я что-то смогу сделать, если кто-то захочет причинить мне вред».

Кен обвел взглядом кабинет и посмотрел на большие стеклянные двери, ведущие в сад. «Вам тут вряд ли удастся быть в безопасности, — сказал он. — Я даже не подозревал, что Вы настолько уязвимы».

«А Ваша спальня?» — поинтересовалась Синов. Всем захотелось взглянуть на мою комнату, и мы поднялись наверх. Кена особенно волновали окна, выходящие в сад, их защищало лишь тонкое стекло и узорчатый экран.

Он покачал головой. «Нет, это вовсе небезопасно, Вы сами понимаете. Вам нужно что-то придумать, Билкис, Вам нужно поставить тяжелые металлические решетки. Любой может влезть через такое окно». Я сказала ему, что подумаю об этом на следующий день.

Было ли это игрой воображения или на самом деле Его слава немного померкла, как только я дала такое обещание?

Наконец, мы распрощались, и я стала готовиться ко сну, чувствуя себя более счастливой, чем за все прошедшее время. На следующий день, уже собираясь послать за работником в деревню, чтобы поставить решетки, я снова почувствовала, что слава Господа отходит от меня. Почему? Неужели потому, что я собиралась совершить поступок, который основывался на страхе? Мне показалось, что, как только я собираюсь звонить рабочему, мне что-то препятствует сделать это.

Потом я поняла, в чем дело. Как только по деревне пронесется слух о том, что я ставлю решетки на окна, все поймут, что я боюсь. Мне показалось, что я уже слышу сплетни: «Как! Ну что это за религия! Разве христианство — настоящая религия, если, став верующим, начинаешь всех бояться!».

Нет. Я решила, что не буду закрывать окна. В ту ночь я легла спать, чувствуя, что приняла правильное решение. Я сразу же заснула, но вскоре проснулась от какого-то звука. Я села в напряжении, но не ощущая страха. Передо мной открылось захватывающее зрелище.

Сквозь стены своей комнаты каким-то сверхъестественным образом я видела весь сад. Он купался в небесном белом свете. Я видела каждый лепесток розы, каждый лист на дереве, каждую травинку. Над садом стояла удивительная тишина. В глубине сердца услышала слова Отца: «Ты поступила правильно, Билкис. Я с тобой»

Постепенно свет померк, и комната снова стала темной. Я включила ночник, вознесла руки и прославила Господа. «Отче, разве я смогу отблагодарить Тебя? Ты так заботишься о нас, о каждом из нас».

На следующее утро я собрала всех слуг и объявила им, что они могут ночевать у себя дома, если захотят. Только Махмуд и я будем спать в большом доме. Слуги обменялись взглядами, кто-то с удивлением, кто-то с радостью, один или два с тревогой. Но я знала, что наконец-то хоть что-то сделано. Я положила конец любым попыткам защитить себя самостоятельно. После принятия этого решения вернулась слава и осталась со мной дольше, чем обычно. Может быть, это было необходимо для следующего поворота событий.

Как-то раз утром Райшам расчесывала мне волосы и, между прочим, заметила: «Я слышала, что сын вашей тети Карим умер».

Я вскочила со стула н посмотрела на нее, не веря своим ушам. «Нет, — произнесла я. — Только не Карим!». Он был одним из моих любимцев! Что произошло? Почему я должна была узнать о смерти Карима через слуг! Железным усилием воли я взяла себя в руки и заставила сесть в кресло, чтобы Райшам могла продолжать работу. Но мысли мои были в беспорядке. Может быть, это всего лишь слухи, думала я. Райшам могла перепутать имя. Позднее я попросила старшую из штата прислуги сходить в деревню и узнать, что произошло. Она сходила и вернулась через час очень расстроенная.

«Мне очень жаль, Бегума Саиб, — сказала она. — Но это правда. Он умер прошлой ночью от инфаркта. Похороны сегодня».

Затем эта служанка, у которой была способность узнавать все обо всех, поведала мне новости, от которых мне стало еще больнее. Моя тетя знала, как сильно я любила ее сына, и специально попросила членов семьи: «Обязательно скажите Билкис, что мой мальчик умер». Но никто не выполнил ее желания.

Позже я сидела у окна, раздумывая обо всем этом. Я была исключена из семейных событий уже полгода, но никогда бойкот не причинял мне такой боли, как сейчас. Покачиваясь в кресле, я начала молиться, прося у Него помощи, и, как всегда, помощь пришла. В этот раз я почувствовала ее как теплую накидку на плечах. И вместе с этим чувством появился необычный план действий. Сама идея шокировала меня. Она была слишком смелой, но я знала, что она от Господа.

10. УЧАСЬ ПРЕБЫВАТЬ В СЛАВЕ


Когда я сидела у окна, глядя в сад, где мы с Каримом играли еще детьми, сильный ветер муссон подул из Индии и зашевелил верхушки деревьев. В этот самый момент я услышала послание и не поверила своим ушам, сомневаясь, что услышала все правильно.

«Господь, Ты не можешь говорить мне это, — сказала я с улыбкой. — Я просто слышу голоса! Ты хочешь, чтобы я отправилась на похороны Карима. Это невероятно. Это проявление плохого вкуса, Я обижу людей, оплакивающих потерю».

Продолжая отвергать услышанное, я сразу почувствовала, что ощущение Его Присутствия начинает меркнуть. И сразу же, уловив этот сигнал, я стала спрашивать себя, может быть, и вправду мне было велено совершить такой необычный поступок, пойти прямо навстречу враждебности и бойкоту.

Наконец, сделав глубокий вдох, я поднялась со своего места у окна, пожала плечами и сказала вслух: «Я начинаю учиться, Господь. Мое умение поступать правильно не сравнится с Твоим! Я пойду, если Ты велишь мне».

И конечно, ощущение Его Присутствия вернулось.

У меня было много необычных переживаний, связанных с этим приходом и исчезновением Его славы. И все же у меня было чувство, что это только первый шаг к пониманию сути всего происходящего. Как я смогу научиться пребывать в Его Присутствии в течение долгого времени? Я даже не думала, что через два месяца я столкнусь с переживаниями, которые заставят меня сделать еще один шаг в этом учебном процессе.

Я в нерешительности стояла на булыжной мостовой напротив дома Карима. Несмотря на обещание повиноваться, я чувствовала себя одинокой голубкой, оказавшейся среди тысячи кобр. Сделав глубокий вдох, я устремилась к каменному дому, стоящему между такими же домами. Я вошла во двор и ступила на веранду, став предметом интереса деревенских людей, которые молча сидели на ступеньках. Я вошла в старинный дом с резными потолками и белыми стенами, где мы с Каримом так часто смеялись, играли и шалили.

Сейчас здесь не было смеха; несмотря на семейное горе и траур, я чувствовала на себе строгие взгляды. Я посмотрела на кузину, с которой мы были очень близки. Наши взгляды встретились на минуту, но она быстро отвернулась и заговорила с соседкой.

Расправив плечи, я вошла в гостиную дома Карима, села на один из толстых хлопковых матрацев, лежавших на полу, со множеством подушек, чтобы было на что облокотиться. Я расправила сари вокруг ног. Неожиданно люди зашевелились, казалось, они поняли, кто я. Тихая утешительная беседа, которая наполняла комнату, вдруг прервалась. Даже женщины-плакальщицы, возносившие молитвы Аллаху, замолчали и посмотрели на меня. Комната, в которой было жарко, как обычно бывает летом, да еще где плечом к плечу собралось так много народа, неожиданно показалась прохладной.

Я ничего не сказала, не сделала ни единой попытки к общению, просто опустила глаза и стала возносить свои собственные молитвы. «Господь Иса, — шептала я в глубине сердца, — будь со мной, потому что я сейчас представляю Тебя среди дорогих мне друзей и родственников, которые так опечалены смертью Карима».

Через пятнадцать минут тихая беседа возобновилась. Настало время мне выразить сочувствие жене Карима. Высоко держа голову, я поднялась с матраца и вошла в комнату, примыкающую к гостиной, где лежало тело Карима в высоком глубоком гробу, сделанном по мусульманскому поверью, так как считалось, что покойник должен иметь возможность сесть, когда ангелы придут и будут спрашивать его перед тем, как он попадет на небеса. Я выразила соболезнование жене Карима, затем посмотрела на спокойное лицо моего дорогого кузена, окруженное складками белого одеяния, и про себя прошептала молитву, обращенную к Исе. Я молилась за душу этого человека. О, как мне хотелось сейчас, чтобы у меня была возможность поговорить с ним до его смерти!

Тихое бормотание наполнило комнату, потому что близкие и члены семьи молились за Карима. Женщины встали и читали стихи из Корана. Все это было частью ритма жизни и смерти, который был мне знаком. Я отвернулась от всего этого. Сегодня, до захода солнца, процессия пойдет на кладбище, и все члены семьи будут идти за катафалком. У могилы те, кто нес гроб, поставят его на землю, и мулла будет взывать: «Бог велик. Господь, это Твой раб, сын раба Твоего. Он свидетельствовал о том, что нет Бога, кроме Тебя, и Мухаммед Твой раб и Твой посланник».

Стоя и слушая тихий плач в комнате, я увидела мать Карима, стоявшую на коленях у гроба. Она казалась такой потерянной, и я неожиданно почувствовала непреодолимое желание подойти к ней. Неужели я осмелюсь? Может быть, это будет оскорблением? Могу ли я сказать ей что-нибудь о Исе? Наверное, нет. Просто само мое присутствие здесь поможет мне подвести ее к Исе.

Я подошла к матери Карима и обняла ее. Шепотом я сказала ей о том, как сожалею о его смерти. «Мы с Каримом были очень близки. Пусть Бог благословит Вас и утешит». Мать Карима повернулась ко мне. Ее темные, наполненные слезами глаза благодарили меня, я знала, что Иса даже тогда утешал ее сокрушенное горем сердце.

Но мать Карима была единственным человеком в комнате, кто, казалось, принимал то, что я делала. Как только я оставила ее и вернулась, чтобы сесть среди плакальщиц, один кузен — тоже близкий мне — устроил целый спектакль: встал со своего места и быстро вышел из комнаты. Еще один кузен последовал за ним, потом еще один.

Я сидела, борясь со своими переживаниями из-за смерти Карима и отношения к его семье, с одной стороны, и с глубоким смущением — с другой. Сердце учащенно билось. Враждебность пробивалась сквозь мою самозащиту. Я могла всего лишь высидеть положенное время, а потом встать, попрощаться и выйти из комнаты. Наконец, когда я стала уходить, я почувствовала, что все глаза в комнате обращены на меня.

Вернувшись к машине, я немного посидела, пытаясь собраться с мыслями. Я послушалась, но цена была высока. Конечно, я бы лучше осталась дома, чем идти навстречу этой открытой враждебности.

Но если я думала, что проделала этот путь в последний раз, я ошибалась. Спустя несколько недель, как раз, когда лето было в полном разгаре, умер еще один кузен. И снова я услышала о его смерти от слуг, и снова, повинуясь повелению Господа, я неохотно входила в комнату, полную людей в трауре, и чувствовала холодную ненависть к себе. Усилием воли я заставила себя перестать думать о себе и думать о той, кто действительно имел право сетовать, — о вдове моего кузена. У нее был ребенок, которому вскоре исполнится пять лет, столько же, сколько Махмуду. Она казалась совсем потерянной; стоя у гроба, я плакала о ней и о ее муже.

И точно так же, как на похоронах Карима, я почувствовала желание подойти к отчаявшейся женщине. Когда я приблизилась к ней, наши взгляды встретились, и я увидела неуверенность на ее залитом слезами лице. Затем, неожиданно решившись, зная, что она поступает наперекор семье, она протянула мне руку. Взяв ее смуглую дрожащую руку в свои ладони, я молча плакала. Мы обменялись несколькими словами, но сердце мое истово молилось о том, чтобы Дух Святой коснулся ее и сдержал Свое обещание даже для мусульманки: «Блаженны плачущие».

«Спасибо, Билкис, спасибо», — сказала шепотом вдова и наконец отпустила мою руку. Я обняла ее и вышла из комнаты.

Странно, но в ближайшее время меня ожидало еще двое похорон. Это было довольно необычно даже для такой большой семьи, как наша. Но в каждом случае мне было сказано ясно и четко, что я должна повиноваться Господу, оставить свой маленький безопасный дом и отправиться туда, где во мне нуждались. Мне не нужно было много говорить. Я должна была свидетельствовать только своим заботливым присутствием.

И все это время Господь работал во мне. Он учил меня многому, используя эти похороны в качестве классной комнаты.

Именно во время этих походов на семейные похороны я открыла для себя еще один секрет пребывания в Его Присутствии.

На мусульманских похоронах никто не готовит и не ест до тех пор, пока тело не будет предано земле. Обычно в этот день бывает пост, хотя в действительности это не обязательно. Однако в тот день, когда я сидела одна в комнате, где было много людей, я неожиданно почувствовала, что мне хочется обычного послеобеденного чая. Без этого, сказала я себе, я не могу обойтись. Наконец, будучи не в состоянии отказать своему желанию, я встала и извинилась. «Мне нужно вымыть руки», — сказала я и вышла из дома, направившись в маленькое кафе. Там я выпила чай и вернулась к плакальщицам.

И тут же я почувствовала в себе странное одиночество, как будто меня оставил друг. Конечно, я знала, что это такое: утешительное Присутствие Его Духа покинуло меня.

«Господь, — сказала я про себя. — Что я сделала?»

А потом я поняла: я солгала, чтобы оправдать себя.

«Но это была всего лишь маленькая ложь, Господь», — взывала я. Но утешения от Духа не было. Вообще ничего не было.

«Но Господь, — настаивала я, — мне не нужно следовать всем этим мусульманским традициям, и, кроме того, я просто не могла обойтись без чая. Ты знаешь».

Никакого ответа.

«Но, Отче, — продолжала я, — я не могла сказать им, что пойду пить чай с тортом. Это обидело бы их».

Облегчения не было.

«Хорошо, Отче, — сказала я. — Я поняла.» Я плохо поступила, солгав. Я поняла, что искала одобрения людей, хотя должна искать только Твоего одобрения. Я сожалею об этом, Господь. Я огорчила Тебя. С Твоей помощью я больше не сделаю этого».

Как только я произнесла эти слова, Его утешительное Присутствие снова наполнило меня, подобно тому как дождь заполняет высохшее озеро. Я расслабилась. Я знала, что Он со мной.

Таким образом я научилась возвращаться в Его Присутствие. Как только я переставала ощущать Его близость, я знала, что огорчила Его. Я начинала размышлять и мысленно возвращалась к тому времени, когда я точно знала, что Он был рядом. Затем я обдумывала каждый свой поступок, каждое слово или мысль, пока не находила свою ошибку. Сразу же после этого я исповедовалась перед Богом и просила у Него прощения.

Я научилась делать это со все возрастающей смелостью. Через эти упражнения в послушании я узнала прекрасную тайну покаяния. Покаяние, как я обнаружила, было не просто признанием со слезами, скорее всего, это было признанием своей ошибки и просьба помочь мне никогда больше не ошибаться в будущем. Осознавая свою слабость, я могла призывать Его силу.

Именно тогда я поняла, что не бывает невинной «белой» лжи. Ложь всегда ложь, она всегда от Сатаны, отца лжи. Он использует «безобидную»ложь, чтобы привить нам эту порочную привычку. Ложь открывает дорогу более сильному искушению. Сатана нашептывает нам, что ложь — это «забота» о других людях. И мы склоняемся к миру, вместо того, чтобы склоняться к Исе, Который есть Истина.

Хотя я усвоила этот урок на похоронах родственника, это было лишь началом новой жизни для меня, жизни, в которой я пыталась избавиться от любой лжи. С того дня я старалась останавливать себя каждый раз, когда мне хотелось солгать. Как-то раз миссионер пригласил меня на собрание, на которое мне не хотелось идти, я уже собралась было извиниться и сказать, что у меня назначена встреча. И тут во мне прозвучал предупредительный сигнал, и я вовремя остановилась. Вместо этого я почувствовала, что могу быть правдивой и все же не обижать ничьих чувств, и просто сказала: «Мне очень жаль, но я не смогу прийти».

Или как-то раз я сидела и писала письмо другу в Лондон. И почти автоматически я начала писать о том, что меня не было в городе какое-то время и я не могла ответить на его последнее письмо. Я остановилась и отложила ручку... Не было в городе? Да я была здесь все время. Я скомкала лист бумаги, бросила его в корзину и начала снова: «Дорогой друг, пожалуйста, прости меня за то, что я не ответила сразу на твое прекрасное письмо...».

Конечно, это мелочи. Но я училась быть внимательной в малом, чтобы потом мне было легче справляться с большим искушением, если оно придет. Кроме того, жизнь моя стала намного легче, когда я перестала тратить время на отговорки.

Постепенно до меня стало доходить, что я пытаюсь жить в постоянном Присутствии Исы! Конечно, я не могла это делать всегда. Часто я ловила себя на том, что снова встаю на прежний путь! Но я продолжала стараться.

В этом познавательном процессе я открыла для себя практическую сторону обетования: «Ищите же прежде Царства Божия и правды Его, и это все приложится вам» (Матф. 6: 33). Как только я делала попытку поставить Бога на первое место, мои прежние нужды восполнялись.

Как-то раз Райшам вошла в мою комнату с удивленным выражением лица.

«В кабинете вас ожидает дама», — сказала она.

«Кто это?» — спросила я,

«Если я не ошибаюсь, Бегума Саиб, это мать Карима».

Конечно она ошиблась! Мать Карима не пришла бы сюда!

Я спускалась по ступенькам, думая о том, кто бы это мог быть. Но стоило мне войти в кабинет, как я сразу поняла, что это была она — мать моего умершего кузена. Услышав мои шаги, она обернулась, пошла мне навстречу и обняла меня.

«Билкис, — сказала она, и из глаз ее полились слезы, — я пришла к тебе, потому что хочу кое-что сказать. Сначала на похоронах я не заметила тебя среди людей. Но я хочу тебе сказать, что ты была для меня огромным утешением. Это... я не знаю... что-то необычное. Что-то теплое и особенное».

Наконец, я поняла, почему мне не было позволено говорить об Иисусе с матерью Карима сразу после ее утраты. Это значило бы воспользоваться ее положением. Теперь, однако, ситуация была совсем другой. Осторожно и мягко я говорила ей в кабинете о том, что Иисус значит для меня и как Он постепенно и неуклонно изменял многое в моей жизни, давая взамен тепло Своей личности.

«Это правда, — сказала мать Карима. — Ты действительно заботилась обо мне. Ты действительно хотела разделить со мной наше горе».

Это был короткий, но замечательный визит. Он укрепил меня по двум причинам: во-первых, другой человек заметил во мне перемены, во-вторых, я надеялась, что это начало прорыва семейного бойкота.

Однако все произошло не так скоро. Каждый раз, когда звонил телефон, это был кто-то из моих миссионерских друзей. И вот как-то утром, как раз накануне шестого дня рождения Махмуда, зазвонил телефон, и я подумала, что это звонит Мэри. Вместо этого я услышала любезный голос матери второго умершего кузена.

«Билкис?»

«Да».

«Билкис, я просто хотела поблагодарить тебя за помощь моей невестке. Она сказала мне, что твои слова коснулись ее сердца».

Как интересно. Ведь я сказала всего несколько слов. На самом деле.Иса утешал ее.

Мы обменялись несколькими приятными словами и повесили трубки.

И снова я не могла не удивляться тому, как Иса свершил Свою работу через меня, когда я говорила немного или вообще не говорила о Нем прямо. Само мое присутствие, предоставление Его Духа в нужное время было самым лучшим помощником.

Вскоре несколько членов семьи нанесли мне краткие визиты. Они заезжали проведать Махмуда в день его рождения, привозили ему угощения и игрушки. Внешне причиной их визита было желание увидеть мальчика. Я знала, что это было хорошим предлогом. На самом деле они приходили, чтобы хоть как-то смягчить боль, которую вызывал бойкот. Эти визиты были всегда натянутыми и краткими. Но они были яркими, они были подобны пролому в ужасной стене, которая выросла вокруг меня.

Прошел почти целый год с тех пор, как я приняла решение откликнуться на призыв Исы. Как быстро летело время! Вскоре я буду праздновать свой следующий день рождения. Целый год прошел с тех пор, как я отдала себя в руки Господа. И теперь я мысленно возвращалась к моему первому Рождеству. Я, конечно, видела, как празднуют Рождество, Когда бывала в Европе. Но раньше я не знала, что значит праздновать Рождество сердцем. Я взяла у Митчеллов ясли. Когда они пришли ко мне и привезли все необходимое для рождественской сцены, они также поставили маленькую елку, и мы пели песню о рождественской елке. Махмуд был в восторге. Слуги поставили елку в кабинете, и мы все украсили ее бумажными лентами.

Однако что-то было не так.

Хотя я наслаждалась этими праздничными приготовлениями, в них все-таки не было истинного смысла. Я стала размышлять о том, возможно ли отпраздновать Рождество так, чтобы выразить перемену, которая произошла в моей жизни.

И тут у меня появилась идея. Почему бы не устроить праздничный вечер для всех — миссионеров, людей из деревни, даже уборщиков? Тут же я услышала внутреннее предупреждение со стороны семьи о том, что мне не следует выставлять напоказ свою веру, я также услышала голос генерала, предупреждавшего меня, что он больше не сможет официально защищать меня, если я попаду в беду. Я знала, что такой рождественский вечер поставит под угрозу многое. И все же после долгих молитв мне показалось, что Присутствие Бога рядом со мной ощущалось еще сильнее с тех пор, как я начала составлять планы такого необычного собрания.

И я действительно сделала это, я устроила для себя праздник в канун Рождества, который вызвал столько шума в городе. Гости из деревни приехали рано, собрались около елки в кабинете, потом приехали миссионеры. Синов начала петь, и тут, к моему глубокому изумлению, одна из служанок доложила, что тетя и несколько кузин из Равалпинди приехали, чтобы повидаться со мной!

У меня чуть не остановилось сердце — как они отреагируют на все это! Мне не надо было беспокоиться — они отреагировали типичным способом представителей высшего класса. Сначала у них буквально отвисли челюсти, потом они тихо вышли и направились в другую комнату, где сидели в одиночестве и напряженном молчании.

Я не хотела обделить вниманием ни одну из групп, поэтому весь вечер ходила из комнаты в комнату. Это было похоже на контрастный душ — из-под горячего душа в холодную воду.

Наконец, возможно, из-за моей настойчивости, несколько членов моей семьи стали расслабляться. Некоторые даже прошли в кабинет и присоединились к празднику. К концу вечера они уже беседовали с Олдами, Митчеллами, разве что только уборщиков старались не замечать.

Этот вечер провозгласил, как я надеялась, начало нового года. Это не значит, что он будет легче, скорее, просто он будет другим. Передо мной открывалось множество перекрестков, и я легко могла попасть в беду, сделав неправильный поворот.

Вместе с потеплевшими ко мне родственниками и друзьями, которые теперь возвращались ко мне, у меня появились гости и другого сорта. Это были люди, старавшиеся вернуть меня к мусульманской вере. У меня было чувство, что в этом были заинтересованы и наблюдатели, стремившиеся увидеть мою реакцию на такие попытки вернуть меня домой. Стоит ли мне хранить торжественное молчание или будет полезно высказать то, что у меня на уме?

Ответ пришел ко мне опять-таки через ощущение Его Присутствия. Как только я пыталась сдерживаться, я сразу же чувствовала себя неуютно и одиноко. Но стоило мне начать отвечать на сложные вопросы с миром и с любовью, как я начинала ощущать, что Сам Господь был рядом со мной.

Как-то раз, например, в дверь ко мне осторожно постучали. Я удивилась, потому что было два часа дня.

«Да?» Дверь открылась. Это была Райшам. «Бегума Саиб, к вам гость».

В ее мягком голосе слышалась неуверенность. Я сказала Райшам, что не хочу, чтобы меня беспокоили между двенадцатью и тремя часами пополудни. Однако это не было приказом. Год назад я бы резко велела Райшам не беспокоить меня ни под каким предлогом. Теперь я объяснила ей, что я больше не считаю время своей собственностью, потому что оно принадлежит Богу. Если появится какое-то важное дело, конечно, она может войти ко мне в комнату независимо от того, сколько времени. «Бегума Саиб, этот человек — англичанин». В ее темных тазах я увидела искорку веселья. «Он говорит, что хочет оговорить о Боге». «Хорошо, — сказала я удивленно. — Я сейчас спущусь».

В кабинете меня дожидался бледный англичанин с волосами песочного цвета. Я с интересом отметила, что он носил типичную пакистанскую одежду, белую рубашку и свободные брюки. Со своим бледным лицом и белыми одеждами он почти сливался с белыми стенами кабинета. Извинившись за неожиданный визит, он перешел к делу.

Он сказал, что приехал сюда из Карачи, чтобы увидеть меня; поскольку он обратился из христианства в ислам, члены моей семьи решили, что у нас могут быть общие интересы. «Ах, — сказала я про себя, — теперь понятно. Зная, как сильно мне нравятся англичане, они решили, что на меня произведет впечатление англичанин, оставивший христианство ради ислама».

Мой гость откашлялся и перешел к цели своего визита.

«Бегума, — сказал он, — когда я слышу о мусульманах, обратившихся в христианство, меня тревожит только одно — это Писание. Мы все знаем, что христианский Новый Завет отличается от того, что было дано Богом».

Он высказал основную точку зрения ислама, направленную против Слова Бога и утверждающую, что оно было настолько изменено, что сегодняшнему его варианту не стоит доверять. Оригинал, по утверждению мусульман, совпадает с Кораном.

«Я надеюсь, Вы не сочтете меня любопытной, — сказала я. — но я действительно хочу у Вас кое-что спросить. Я часто слышала, что Слово Бога было изменено, но мне так и не удалось узнать, кто изменил его. Когда были сделаны эти изменения и какие отрывки были изменены?»

Мой гость откинулся назад и устремил взор в потолок, его пальцы впились в подлокотники кресла. Он не ответил. Я думаю, что с моей стороны было нечестно задавать такие вопросы. Насколько я знаю, на них нет ответа.

«Видите ли, — продолжала я, настаивая на своем вопросе, — в Британском музее хранятся древние тексты Писания, которые были созданы приблизительно за триста лет до рождения Мухаммеда. Совершенно очевидно, что эти древние рукописи полностью совпадают с современным Слово Бога. Ученые утверждают, что по всем основным вопросам современное Слово Бога не отличается от оригинала. Для меня, например, это очень важно, потому что Слово Бога стало мне Живым Словом, Это Слово говорит с моей душой и питает меня. Оно направляет меня...»

Мой гость поднялся, не дослушав меня до конца.

«...и поэтому, — продолжала я, — для меня очень важно узнать, в каких отрывках я обманулась. Вы можете мне сказать?»

«Вы говорите о Слове так, как будто оно живое», — сказал мой посетитель.

«Я верю, что Иса жив, если Вы это имеете в виду, — сказала я. — В самом Коране сказано, что Иса был Словом Божьим. Я бы с удовольствием обсудила это с Вами в другой раз».

«Мне пора идти».

Вот и все. Я проводила своего посетителя до двери и пригласила на следующую встречу. Он не вернулся, зато приходили другие, многие из них рассчитывали на битву, но при этом не имели ни малейшего понятия о том, о чем говорили! Я никогда не забуду человека, который обвинял христиан в поклонении трем различным Богам.

«Ваша так называемая Троица состоит из Бога, Марии и Иисуса! — сказал он. — Вы, верующие, утверждаете, что Бог взял себе в жены Марию и от их союза родился Иисус. Но у Аллаха не может быть жены!» — рассмеялся он.

Я быстро помолилась и тут одна мысль осенила меня.

«А вы читали Коран?» — спросила я.

«Конечно».

«Ну тогда вы помните, что в Коране сказано о том, что Исе был дарован Дух Божий?» Я часто удивлялась, как в Коране могут быть, такие замечательные истины, как эта. Вы, возможно, слышали о Садху Сундаре Сингхе, ревностном сикхе, которому Иса явился в видении. Вот как Иса объяснил ему Троицу: «Точно так же, как солнце — это тепло и свет, но свет, это не тепло, и тепло — это не свет, хотя они одно и то же, несмотря на то, что проявляются они в разных формах, так Я и Святой Дух происходим от Отца и приносим свет и тепло в мир... И все же нас не трое, мы одно, точно так же, как и солнце одно».

В комнате повисла тишина, когда я закончила. Мой гость глубоко задумался. В конце концов он встал, поблагодарил меня за то, что я нашла время, и молча покинул мой дом.

Когда я наблюдала за его поникшей фигурой на подъездной дороге, я подумала о том, использовал ли Господь визиты таких людей, как тот англичанин и этот зилот.

Этого я не знаю, потому что никогда больше не слышала ни о том, ни о другом. Это и не важно. Может быть, мне вообще не стоило думать о результатах. Все, что для меня было важно, — это послушание. Если Господь просил меня говорить с этими людьми, то, значит, именно так я и должна была поступить.

Зима перешла в весну, и Господь, казалось, дал мне другие пути говорить с людьми. Я отправилась в Лахор и — после хорошего, но странно некоммуникативного визита к сыну Халиду — я купила сотню Библий, чтобы раздавать их всем, кто заинтересуется. Я также купила множество Писаний статей. Я раздавала их при малейшей возможности, даже оставляла их в общественных комнатах для отдыха. Я не уверена, что все они сделали свое дело. Как-то раз, вернувшись в комнату для отдыха, я увидела, что пачка, которую я оставила, заметно поредела, но тут я заглянула в корзину для мусора. Там лежали статьи, которые я оставила, смятые и разорванные.

«Кажется, что все это бессмысленно, Господь, — сказала я. — Неужели я делаю то, что Ты хочешь? Почему мне никогда не удавалось увидеть результат моих бесед о Тебе? Я говорила с англичанином, обратившимся в ислам, с генералом, да и все эти слуги, которые убежали от меня, сотни раз я говорила с членами моей семьи и друзьями — и ни разу мне не удалось увидеть плодов такой беседы. Это так странно, Господь! Я просто не понимаю, почему Ты не используешь меня».

Когда я молилась, ощущение Присутствия Исы в комнате стало еще сильнее. Казалось, что Он наполнил атмосферу силой и утешением. Я услышала в глубине сердца слова: «Билкис, Я хочу задать тебе только один вопрос. Подумай о тех случаях, когда ты говорила с друзьями и членами семьи. Вспомни те случаи, когда ты принимала у себя тех, кто приходил к тебе спорить. Чувствовала ли ты Мое Присутствие в те посещения?»

«Да, Господь. Я чувствовала».

«А слава Моя была там?»

«Да, Господь».

«Значит, это все, что тебе нужно. Часто именно так и бывает с друзьями и семьей. Результаты — это не твоя проблема. Тебе нужно думать только о послушании. Ищи Моего Присутствия, а не результатов».

Я продолжала свое дело. Странно, но оно стало для меня очень интересным и вдохновляющим. Как только Господь оторвал мое внимание от результатов и обратил его на Свое Присутствие, я могла радоваться общению с друзьями, родственниками, не чувствуя при этом разочарования или отчаяния. Я научилась пользоваться возможностями. Как только заходил разговор о политике или одежде, я просила Бога направить вопрос так, чтобы я могла начать. Например, как-то раз я говорила с племянницей, и разговор коснулся моего бывшего мужа, который теперь был послом Пакистана в Японии.

«А что, если бы Халид зашел к тебе?» — спросила она с улыбкой, подняв бровь.

Я прямо взглянула на нее. «Я поприветствовала бы его, и я дала бы ему чай». Моя племянница смотрела на меня с удивлением. «Я простила его и надеюсь, что и он простил меня за все те случаи, когда я обижала его».

«Как можно прощать так!» Моя племянница знала, насколько тяжело я перенесла наш разрыв. Я объяснила ей, что не смогла бы его простить своими силами. Я просила Иисуса помочь мне. «И ты знаешь, — сказала я, — Иисус всех нас позвал к Себе, чтобы мы пришли к Нему с нашими тяготами. И Иисус освободил меня от ненависти, которая тяжким бременем лежала на мне».

Моя племянница с минуту подумала. «Ну, — сказала она, — значит, это христианство, о котором я не слышала. Если ты и дальше станешь рассуждать так, то я буду одной из первых, кто придет и будет слушать твои слова об Иисусе».

Даже здесь я была разочарована. У меня были большие надежды. Я верила, что моя племянница на самом деле вернется к этой теме, но этого не произошло.

Бывали случаи, когда слава оставляла меня. Это всегда происходило одинаково. Я попадалась в ловушку Сатаны, который убеждал меня, что я рассуждаю очень хорошо! Мои аргументы действительно глубоки!

Как-то раз, например, один друг спросил меня: «Почему вы считаете себя исключительными? Вам придется признать, что все мы поклоняемся одному Богу — и христиане, и мусульмане, и индуисты, и буддисты, и иудеи. Мы можем называть Его разными именами, подходить к Нему разными путями, но, в конце концов, мы придем к тому же самому Богу».

«Вы хотите сказать, что Он подобен вершине горы, к которой ведет множество троп?».

Он поставил чашку чая и кивнул мне. И тут я перешла в наступление.

«Ну что же, — сказала я, — пусть Он — вершина горы, но путь к Нему только один — Иса. Господь сказал: «Я есть путь, истина и жизнь». Он не сказал: «Я один из путей», — добавила я резко.

Мой друг снова поставил чашку, улыбнулся и кивнул головой. «Билкис, тебе кто-нибудь говорил, что у тебя по-прежнему вспыльчивый характер?»

И тут же я поняла, что человек, сидящий напротив меня, говорил от Бога. Мои аргументы были правильными. Они были основаны на Слове Бога и отличались глубиной. Но Дух оставил меня. Билкис была права, Билкис утверждала истину. Я быстро помолилась, покаявшись перед Господом, и попросила, чтобы Он вел беседу за меня.

«Извини, — рассмеялась я, — если я вспылю в беседе, будучи верующей, то я поступаю не так, как этого хотел бы Иса. Чем больше я узнаю о Нем, тем больше мне нужно исправляться. Господь многому может научить меня, и я знаю, что сейчас Он говорил со мной через тебя».

Мой гость ушел, может быть, приблизившись к Богу, а может быть, и нет. Сомневаюсь, что когда-нибудь узнаю об этом. Но я знаю одно, что шаг за шагом я училась порой горьким урокам послушания.

А потом как-то ночью я снова пережила тот ужас, который мне уже доводилось пережить сразу после того, как я стала Верующей. Я была в своей комнате и готовилась ко сну, когда неожиданно почувствовала мощное присутствие зла у окна спальни. Тут же мысленно я обратилась к своему Защитнику и получила предупреждение не подходить к окну. Я опустилась на колени и стала молиться, прося Господа укрыть меня, как наседка укрывает своих птенцов, и почувствовала на себе Его защиту. Когда я поднялась, присутствие зла у окна исчезло.

На следующее утро я поехала к Митчеллам. Солнце ярко освещало их улицу, но я все еще внутренне дрожала. И все же я вошла к ним, сомневаясь, стоит ли мне рассказать им о том, что произошло со мной, и поймут ли они.

В дверях Синов обняла меня, затем отступила, и ее голубые глаза вопросительно уставились на меня.

«Что случилось, Билкис?» — спросила она.

«Ну, — начала я, — почему страшные события происходят с человеком после того, как он становится верующим?»

Она ввела меня в гостиную, и мы сели.

«Я не совсем понимаю, что Вы имеете в виду, — сказала она с удивлением. — Кто-нибудь угрожал Вам?».

«Не кто-то, — ответила я, — а что-то».

«Да? — сказала она, поднялась и взяла Слово Бога. — Вот в Послании к ефесянам в 6 главе говорится о таких вещах. — Она прочитала: «Потому что наша брань не против крови и плоти, но против начальств, против властей, против мироправителей тьмы века сего, против духов злобы поднебесных».

Она посмотрела на меня.

«Да, это действительно об этом», — сказала я и поведала ей о том, что произошло со мной прошлой ночью.

Она задумчиво выслушала меня, а затем сказала: «А почему бы Вам не поговорить об этом с Олдами?».

Я нервно рассмеялась и сказала: «Не знаю, захочется ли мне даже говорить об этом еще раз».

Именно так я и чувствовала себя в начале нашего собрания с Олдами в тот вечер. Я решила не заводить об этом разговор. Я думала, что просто выставлю себя в глупом свете. Может быть, это просто игра моего воображения.

Однако, когда я сидела с Мэри Олд на диване рядом с камином, я не могла удержаться и не заговорить об этом. Я пыталась делать вид, что у меня легко на сердце.

«Со мной вчера произошло нечто очень странное, Мэри, — сказала я. — Пожалуй, я раньше не переживала такого ужаса и не могу объяснить этого».

Ее муж Кен в своей обычной свободной манере сидел около окна и читал книгу.

Услышав мои слова, он положил книгу, посмотрел на нас и, почувствовав мое нежелание говорить об этом, мягко постарался помочь мне объяснить весь эпизод.

Когда я закончила, то попыталась рассмеяться. «А потом, — сказала я с легкостью, — может быть, я съела слишком много перца за ужином».

«Не надо унижать то, через что Господь проводит Вас, — сказал он тихо. — Сверхъестественные события действительно происходят». Он обошел вокруг дивана и сел на стул лицом к нам. Его лицо было серьезным.

Он объяснил сверхъестественное присутствие зла и то, как Бог может позволить человеку пройти через такое испытание. В качестве примера Кен показал мне в Ветхом Завете, как Бог позволил Сатане напасть на Иова и как Он позволил лукавому искушать Ису в пустыне. «Оба этих случая были испытаниями. В каждом случае, — добавил он, — Сатана видел, что его жертвы одерживали победу, потому что доказывали свою веру в Бога». Я не могла не вспомнить о том, что произошло со мной накануне крещения.

Постепенно учеба продолжалась. Но кое-чего я не знала, слушая учение Кена. Господь уже тогда начал оставлять меня одну, однако не в одиночестве, все больше и больше я оказывалась отрезанной от семьи и от корней, которые так много значили для меня в городке Вах, и все же у меня появлялись все более и более глубокие корни в новом «городе». Именно благодаря таким испытаниям моего терпения Он ставил меня раз за разом в такие ситуации, где мне приходилось полностью полагаться на Него.

11. ВЕТРЫ ПЕРЕМЕН

Процесс «отлучения» начался как-то раз в воскресенье спустя несколько недель во время одного из наших обычных молитвенных собраний. Мне показалось, что и Олды и Митчеллы были особенно серьезны в тот вечер.

«Что случилось?» — спросила я, входя в гостиную Олдов. Кен откинул голову и посмотрел в потолок.

«Мы с Мэри уезжаем в отпуск», — резко сказал он.

Первой моей реакцией была паника при мысли о том, что меня покидают. Что я буду делать без Олдов? Конечно, у меня оставались Митчеллы, но я была связана с обеими семьями, они обе поддерживали меня. Митчеллы впервые познакомили меня с церковью, Олды с самого начала были мне очень близки. А может быть, это только начало? Неужели вскоре я потеряю обе семьи?

Похоже, что Мэри прочла мои мысли. Она подошла ко мне и взяла меня за руку. Ее глаза наполнились слезами, когда она заговорила.

«Моя дорогая, — сказала она, — ты должна понять, что так будет всегда. Те, кого мы любим, всегда будут оставлять нас. Только Иса остается с тобой навсегда».

Кен подошел к нам и встал рядом со мной

«И еще кое-что, Билкис, — сказал Кен. — Ты можешь быть уверена, что Господь никогда не выведет тебя из опасной ситуации, если у Него нет на то цели. И поэтому ты можешь радоваться даже сейчас, несмотря на все твои переживания».

До разлуки оставалось всего лишь две недели, и я могла все это время быть с Олдами и Митчеллами. День отъезда приближался, и мне становилось все грустнее. Все пытались заполнить верой вакуум, который образуется после отъезда Кена и Мэри, но это была лишь игра, а не реальность.

Это был очень печальный день, когда Митчеллы, я и другие собрались в нашей маленькой группе верующих в доме Олдов на прощальное собрание. Мы старались изо всех сил сделать это собрание праздником, но у каждого на сердце было тяжело. Мы пытались сделать вид, что мы не «отпускаем» их, а посылаем.

Это была бравада. Но глядя, как тяжело нагруженный автомобиль Олдов выезжает на главную дорогу, мы чувствовали, что жизнь никогда больше не будет такой насыщенной.

Возвращаясь домой в тот день, я ощущала одиночество, мне казалось, что я осталась совсем одна во враждебном обществе. Как глупо. В конце концов, ведь в Вахе остались Митчеллы!

Процесс «отлучения» принял новую неожиданную форму, когда как-то раз утром, спустя несколько месяцев после отъезда Олдов, мне позвонил доктор Дениел Бэкш. Он сказал, что он и доктор Стенли Мунихэм, представляющий группу под названием «Всемирное видение», располагающуюся в Калифорнии, США, навестят меня. Я никогда не слышала об этой организации, но двери мои были открыты для каждого, даже для тех, кто просто из любопытства хотел посмотреть, как выглядит мусульманка, обращенная в христианство.

Они приехали через несколько дней. Когда мы закончили обед, доктор Мунихэм стал говорить, и я сразу поняла, что он приехал сюда не из любопытства. Его интересовало мое обращение, но я почувствовала, что он точно с таким же интересом расспрашивал бы меня об обращении моего садовника. Отхлебнув чай, он перешел к делу.

«Вы не могли бы поехать в Сингапур, мадам Шейх,» — спросил доктор Мунихэм, — чтобы свидетельствовать о Господе?»

«В Сингапур?»

«Билли Грэам устраивает там большую конференцию под названием «Иса ищет Азию». Это конференция для азиатских христиан всех национальностей — индонезийцев, японцев, индусов, корейцев, китайцев и пакистанцев. Ваше свидетельство очень вдохновит нас».

Эта идея показалась мне хорошей, но у меня было достаточно дел здесь в Вахе, чтобы просто так отправиться в другую часть света.

«Ну что ж, — сказала я, — я помолюсь об этом».

«Пожалуйста! — сказал доктор Мунихэм и вскоре распрощался со мной.

Долгое время после ухода доктора Мунихэма я сидела на веранде, размышляя, как я и обещала ему, о приглашении.

Одна часть меня утверждала, что я должна воспользоваться такой возможностью. Другая же заверяла, что мне не стоит даже думать об этом. И тогда у меня появилась идея.

Мой паспорт. Конечно. Срок его действия подходил к концу, его возобновят, если я отправлюсь в Сингапур. В то время в Пакистане было очень много сложностей с паспортами. Ситуация была невозможной. Некоторые люди посылали свои паспорта на продление или замену и никогда больше не получали их назад.

Почему бы не отнестись к этой ситуации как к голосу Господа? Если Он хочет, чтобы я поехала, Он позаботится о моем паспорте.

В тот же день я заполнила все необходимые анкеты и отправила паспорт по месту назначения. Опустив его в почтовый ящик, я немного засомневалась, подумав, что это может означать мой ответ на поездку в Сингапур.

Через неделю я получила по почте официальный конверт.

Я улыбнулась: «Что ж, это первый шаг к получению нового паспорта, будут приходить другие анкеты, и все это растянется на несколько месяцев».

Я открыла конверт. Там лежал продленный паспорт со всеми официальными печатями.

И вот через несколько месяцев я попрощалась с шестилетним Махмудом и отправилась в Лахор. Там я пробыла немного с сыном Халидом, а затем двинулась в Карачи, где мне предстояло сесть на самолет и лететь в Сингапур. Хотя наступил 1968 год и с моей встречи с Господом прошло полтора года, Халид вел себя так же, как и вся моя семья, проявляя мало интереса к моим исканиям. Я думаю, что он считал меня очень странной, раз в 48 лет я отважилась на такую поездку. Но ему следовало уважать меня как мать, поэтому наша встреча прошла к обоюдному удовольствию.

Позже, садясь в самолет в Карачи и размышляя о поездке, которая мне предстояла, я подумала, что Халид был прав. Что, в конце концов, я собиралась делать в этом самолете на пути в Сингапур? На борту было много верующих, и я думаю, что мне не понравилось то, что я увидела. Я содрогалась от их несдержанности. Они пели евангельские песни, перекрикивались через проходы, иногда поднимая руки и восклицая «Слава Господу!». Я чувствовала себя неловко. Это была какая-то искусственная радость, похожая на вынужденное веселье, которое я часто наблюдала на улицах Лондона. Я поймала себя на том, что если бы путешествие в верующих кругах означало именно это, меня бы оно не интересовало.

Еще ухудшило положение то, что я почувствовала, что эта поездка имела какое-то личное значение для меня, помимо визита в Сингапур. Все было так, как будто бы она несла в себе пророчество, предсказание того образа жизни, к которому я буду призвана.

«О нет, Господь, — сказала я про себя. — Наверное, Ты просто шутишь со мной!» Пророчество в каком смысле? В том, что я буду проводить много времени среди экстравертов, путешествующих на самолетах? Дома в Вах я чувствовала себя уверенно в роли верующей, но это была провинциальная деревня. Там, по крайней мере, я контролировала ситуацию, вера была для меня очень личной радостью, которой я делилась так, как считала нужным. Конечно же, мне не нравилась идея выставить себя перед сотнями, а может быть, тысячами незнакомых людей.

Когда самолет взлетел, я стала смотреть в окно, наблюдая, как Пакистан подо мной скрывался в тумане. Хотя я знала, что через несколько дней вернусь, что-то тревожило меня, мне казалось, что я стою перед началом чего-то важного. Хотя я вернусь домой в физическом смысле, в каком-то другом смысле я никогда не вернусь обратно. Эта группа верующих в самолете стала моим домом теперь.

Что я, в конце концов, имела в виду? Сама мысль об этом пугала меня.

Из аэропорта Сингапура мы сразу направились в конференц-зал, где уже началось собрание.

Неожиданно, к своему удивлению, я почувствовала, что мое отношение к этой группе верующих меняется.

Там собрались тысячи людей, я никогда еще не видела такого собрания людей в одном месте. Когда я входила в зал, все пели «Как Ты велик». Я ощутила знакомое Присутствие Божьего Духа, и еще никогда оно не было таким волнующим. Почти сразу же мне захотелось плакать, не от печали, но от радости. Раньше мне не доводилось видеть такого количества людей, славящих Господа. Мне было трудно постичь увиденное. Так много людей из стольких стран! Разные расы, разные одежды! Казалось, что ряды верующих, прославляющих Бога, никогда не кончатся.

Но это же совсем другое дело! Нет ничего общего с группой людей, которых я видела в самолете. И тогда я поняла, что испытывала в самолете. Неожиданно все стало предельно ясным. Люди в самолете стеснялись, нервничали, может быть, даже боялись. Боялись новизны, боялись полета. Они пытались взбодрить себя и не пребывали в духе, несмотря на то, что они говорили. Они были в духе не больше, чем я, когда я отчитывала слуг или проявляла гнев в разговоре с дядей, который пытался вернуть меня к исламу. Проблема заключалась в языке, которым они пользовались. Христианский язык обманул меня. Я должна была почувствовать под всей этой христианской терминологией простые человеческие переживания.

Но в этом конференц-зале все было совсем по-другому. Социальные различия остались позади. Началось поклонение. Если пророчество, которое я почувствовала, означало пребывание на таком собрании, то это я могу понять и принять.

И все же кое-что беспокоило меня. Неужели я должна была предстать перед этими тысячами людей и говорить? Одно дело говорить о своих переживаниях с людьми, с которыми я лично знакома, в родном городе. Но здесь? Перед всеми этими людьми из стольких разных стран и континентов? Я не чувствовала себя уверенной.

Я поспешила назад в отель, чтобы немного успокоиться. Я смотрела в окно на Сингапур. Как сильно он отличался от Лондона и Парижа! Люди толкались на улицах, уличные торговцы зазывали людей, и без конца сигналили машины. Присутствие людей отпугивало меня здесь точно так же, как и в конференц-зале. Я вздрогнула, задернула занавески и перешла в другой угол комнаты, села там и постаралась успокоиться.

«О, Господь, — плакала я, — где же твой Дух утешения?»

И тут же я вспомнила детское переживание, связанное с походом на рынок вместе с отцом в родном городе Вах. Отец предупредил меня, что я должна быть рядом, но мне все время хотелось убежать. И в какой-то миг я это сделала. Цветочная лавка привлекла мое внимание, и я побежала к ней, но вдруг поняла, что отца рядом нет. Меня наполнила паника, и я расплакалась: «Папа, пожалуйста, найди меня, я никогда больше не буду убегать!» Едва успев договорить, я увидела его высокую фигуру, он торопливо шел ко мне, прокладывая себе дорогу сквозь толпу. Я снова была с ним! Тогда мне хотелось просто быть рядом.

Сидя в гостиничном номере, я поняла, что еще раз отошла от Небесного Отца. Позволив себе тревожиться, я убежала из Его утешительного Присутствия. Когда же я пойму, что нельзя одновременно беспокоиться и доверять Богу! Я расслабилась и снова почувствовала в душе мир.

«Спасибо, Отче, — сказала я, плача с облегчением. — Пожалуйста, прости меня за то, что я отошла от Тебя. Ты здесь. Ты был в том зале. Со мной все будет в порядке».

Через несколько минут в фойе отеля меня кто-то взял под руку и я услышала знакомый голос. Я обернулась и увидела доктора Мунихэма.

«Мадам Шейх, я так рад, что Вы здесь!» — казалось, что доктор Мунихэм счастлив видеть меня. «Вы хотите выступить?» Мне показалось, что он читает мои мысли.

«Не беспокойтесь за меня, — сказала я с улыбкой. — Со мной все будет в порядке. Господь здесь».

Доктор Мунихэм стоял, изучая мое лицо и как будто размышляя о том, как понять мои слова. В конце концов, я тоже говорила на христианском языке, возможно, этим я сбила его с толку точно так же, как была сама сбита с толку в самолете. Глаза доктора Мунихэма будто читали в моей душе. Потом мне показалось, что на его лице промелькнуло удовлетворение.

«Хорошо, — сказал он резко, — Вы будете выступать завтра утром. — Он посмотрел на часы. — За Вас многие будут молиться».

Доктор Мунихэм понял меня правильно. Чувство уверенности не покидало меня и на следующее утро, когда я действительно предстала перед тысячами людей, собравшимися в аудитории, и стала говорить о том, как Господь нашел меня таким странным образом. Говорить было совсем не трудно. Он был со мной, когда я говорила, подбадривая и утешая меня, уверяя меня в том, что Он говорит, а не я. Когда люди окружили меня после моего выступления, я почувствовала, что сделала первый шаг в новом служении для Господа.

Господь также устроил для меня встречу с человеком, который впоследствии стал играть очень важную роль в моей жизни, хотя в то время я об этом не знала. Меня представили доктору Кристи Уилсону, человеку, светившемуся добротой. Он был пастором церкви в Кабуле в Афганистане. Мы увидели деяние Духа, когда обсуждали его работу.

Затем, когда собрание закончилось, я вернулась в Вах. И снова я чувствовала, что поездка имела пророческий характер, как будто Бог просил меня отправиться с Ним в Сингапур, чтобы я могла больше узнать о том служении, которое Он собирался поручить мне.

«Ну что ж, — сказала я себе, — в конце концов, моя штаб-квартира в Вах, возможно, я не буду слишком возражать против того, чтобы выезжать иногда куда-нибудь из уютного безопасного древнего дома моих предков».

Но когда машина свернула с главной дороги к нашему дому, скрывавшемуся за деревьями, я не знала, что процесс «отлучения» еще больше пошатнет мою уверенность.

12. ВРЕМЯ СЕЯТЬ

Следующий шаг в моем отлучении был связан с печальной новостью о том, что Митчеллы уезжают в отпуск. Какое-то время они не вернутся в Пакистан.

Прошел уже целый год после Сингапура. Я сидела в гостиной Митчеллов в нашей небольшой группе верующих, живущих в этом районе. Это был печальный день, последнее собрание перед тем, как Дэвид и Синов уедут. Я не могла не вспомнить тот первый раз, когда пришла в дом с низкой верандой, не могла не вспомнить свои сомнения и искания. Столько всего произошло с тех пор! Я взглянула на двух людей, которые были так близки мне в моем пути к Исе: высокий Дэвид с седеющими волосами и пылкая Синов, которая молилась за меня с таким постоянством.

«Я буду очень скучать без вас, вы об этом знаете, — сказала я, когда все мы стояли на небольшом газоне напротив дома Митчеллов. — Как мне быть без вашего общения?».

«Может быть, Господь учит Вас обходиться без этого, — сказала Синов. — Он всегда изменяет нас, Билкис, и Вы знаете об этом. Он изменяет нас до тех пор, пока у нас не останется ничего, кроме Него».

Это звучало хорошо, но я не очень хотела меняться и сказала об этом Синов. Она рассмеялась. «Конечно, Вы не хотите, дорогая Билкис. Никому из нас не хотелось бы покидать тепло и безопасность материнской утробы! Но впереди ждут приключения!».

Синов села в их старую машину и закрыла дверь. Еще одно объятие через окно, и машина Митчеллов покатила по пыльной дороге все дальше и дальше от забытых белых домов, которые когда-то во время войны были квартирами офицеров.

Их машина исчезла за углом. Действительно, приключение! Вот я и осталась — одинокая верующая в мусульманском городке. Смогу ли я пройти этот путь одна?

Прошло несколько недель, и в это время, честно говоря, мне было трудно увидеть приключения, которые обещала Синов, или понять направление и цель, о которых говорил мне Кен Олд перед тем, как они с Мэри уехали. Казалось, это было уже так давно. Воскресные вечерние собрания верующих продолжались, сначала, в одном доме, потом в другом. Пятеро из нас, оставшихся в городе, проводили эти собрания по очереди у себя дома, но без руководства Олдов и Митчеллов все казалось не таким, как раньше.

Как-то раз после скучного собрания меня посетила идея. Может быть, мы совершаем ошибку, пытаясь делать все точно так же, как делали Митчеллы и Олды? Наша маленькая группа, конечно же, атрофируется, если мы не введем что-то новое. Что будет... я почувствовала, как мой пульс участился при одной мысли об этом, — что будет, если мы попросим новых людей присоединиться к нашему общению? Тех, у кого нет определенной профессии, не докторов, не инженеров, не миссионеров? А что, если мы пригласим верующих и неверующих, уборщиков, представителей низших классов присоединиться к нашему общению. Может быть, такие собрания можно проводить в моем доме, поскольку он большой и удобный. Когда я предложила эту идею нашей общине, сначала все яростно сопротивлялись, а потом скептически согласились. Мы решили попробовать. С помощью прямых приглашений и косвенными путями я передала весть о том, что встречи верующих будут проводиться в моем доме вечером по воскресеньям.

Я удивилась тому, сколько людей откликнулось. Многие приехали из Равалгашди, куда тоже дошла весть о наших встречах. И, как я надеялась, не все из них были верующими. Многие просто хотели больше узнать о христианском Боге. Те, которые входили в первоначальную группу, стали руководителями, мы пели и молились и пытались сделать все возможное, чтобы возглавить индивидуальные группы горничных, слуг, рабочих и школьных учителей, а также бизнесменов, которые приходили в мой дом.

Вскоре наши воскресные собрания значительно оживились. Ответственность на нас лежала огромная. Я и те, кто руководил этой маленькой группой, часами простаивали на коленях, часами обращались к Господу и Слову, пытаясь убедиться в том, что мы совсем не отклонились от направления, которое Он указал нам. И вот неожиданно «безрезультатный» период, который я так долго переживала, изменился. Я смогла увидеть настоящее обращение — первой к Господу пришла молодая вдова. Она поведала нам о своих страданиях и одиночестве, а затем попросила Господа войти в ее жизнь. Я с изумлением наблюдала за перерождением ее личности из печального беззащитного существа в дитя Божие, исполненное надежды. Вскоре механик из соседнего гаража вошел в Царство Божье, затем клерк, потом уборщик.

Все это произошло в моем доме. Я чувствовала, что это великая честь для меня, хотя при этом я ждала, когда же кто-то из членов моей семьи напомнит мне о том, что: подрываю нашу репутацию. Но никто не жаловался. Пока, во всяком случае. Создавалось впечатление, что семья просто не хочет и не может принять то, что происходило. Как-то раз я споткнулась на ступеньке террасы и упала, немного повредив ногу. Никто из семьи не пришел, вместо этого они звонили. Но по крайней мере, они звонили!

Если оппозиция моей постепенно активизирующейся жизни верующей со стороны семьи ослабела, она крепко держалась внутри меня самой. Я все еще была очень замкнутым человеком, ревностно охраняющим то, что мне принадлежит.

Через газон от моего дома проходила дорога в уасти, где жили слуги. У дороги росло дерево, на котором созрели красные плоды, похожие на вишню. В то лето, когда уехали Митчеллы, дети из деревни, возможно вдохновленные рассказами об изменении моей личности, начали приходить прямо на мою собственность, влезать на дерево и угощаться фруктами. Это вторжение доставляло мне много хлопот, и однажды, когда их крики и вопли прервали мой отдых, я высунулась из окна и велела садовнику прогнать детей. В тот же день я приказала садовнику спилить дерево. Это решит проблему навсегда!

Как только дерево было срублено, я поняла, что я сделала. Дерево исчезло, и тут же я потеряла радость и мир Присутствия Господа. Долгое время я стояла у окна, лядя на пустое место, образовавшееся там, где оно росло.

Как мне хотелось теперь, чтобы дерево стояло на месте, чтобы вновь звучали радостные крики детей! Я поняла, что представляет из себя истинная Билкис Шейх. И опять я вспомнила о том, что своими силами я никогда не смогу измениться и только в Господе, через Его благодать во мне могут начаться какие-то перемены.

«О, Господь, — сказала я, — позволь мне вернуться в Твое Присутствие!» Оставалось делать только одно. По всему саду росли фруктовые деревья, прогнувшиеся под тяжестью летних плодов. На следующий день я открыто пригласила деревенских детей приходить и угощаться ими. Они пришли.

Хотя я знаю, что они старались быть осторожными, ветки были сломаны, цветы вытоптаны.

«Я вижу, что Ты делаешь, Господь, — сказала я как-то раз после того, как дети разошлись по домам, а я пыталась навести порядок. — Ты увидел, что сам сад представляет собой место, разделяющее нас. Ты отлучаешь меня даже от сада! Ты забрал его у меня, чтобы отдать другим. Но посмотри, как они радуются ему! Это Твой сад. Я передаю его им с большим удовольствием. Спасибо за то, что использовал его для того, чтобы вернуть меня в Твое Присутствие».

И оно действительно вернулось. До тех пор, пока мне в очередной раз не понадобился урок. Теперь это был уже не сад, а мой драгоценный отдых.

Как-то раз холодным ноябрьским днем я отдыхала, когда

Махмуд вошел в мою комнату. Он заметно вырос, и теперь его черты позволяли мне видеть в нем будущего красивого молодого человека. Но сейчас его лицо было озабочено.

«Мама, там пришла женщина, она хочет видеть тебя. У нее на руках малыш».

Я подняла голову. «Махмуд, тебе уже восемь лет! Ты знаешь, что я никого не принимаю в такое время дня!» — сказала я, забывая о собственных распоряжениях Нурджан и Райшам. Не успел Махмуд выйти из комнаты, как я подумала:"Что бы сделал Господь?" Конечно, я знала, что бы Он сделал: Он немедленно принял бы женщину, даже если бы она пришла посреди ночи.

Я позвала Махмуда, который не успел уйти слишком далеко. И опять его смуглое лицо заглянуло ко мне в комнату.

«Махмуд, чего хочет эта женщина?»

«Я думаю, что у нее заболел ребенок, — сказал Махмуд, заходя в комнату. — У нее очень беспокойный взгляд».

«Ну что ж, проводи ее в комнату для гостей», — сказала я и приготовилась спуститься вниз.

Через минуту я присоединилась к Махмуду, женщине и ее ребенку. Женщина была одета в простую грубую одежду крестьянки. Она показалась мне бабушкой малыша. У нее было осунувшееся лицо, поникшие плечи, а шаровары скрывали худую фигуру. Только когда она подняла лицо и посмотрела на меня своими темными глазами, я поняла, что она сама была еще почти ребенком.

«Чем я могу помочь Вам?» — спросила я, и мое сердце начало оттаивать.

«Я слышала о Вас в своей деревне и пришла сюда».

Место, которое она назвала, находилось в двенадцати милях отсюда. Неудивительно, что бедняжка выглядела такой усталой. Я велела слугам принести чай и бутерброды. Я спрашивала себя, кормит ли она еще грудью своего малыша, в некоторых деревнях матери кормят детей грудью до трех лет. Глаза ребенка неподвижно смотрели на хрустальную люстру, маленький ротик молчал. Я положила руки на лоб ребенка, чтобы помолиться за него, лоб был сухим и горячим. Когда я положила руки на голову матери, я буквально почувствовала гнев целых поколений моей семьи. Раньше я пришла бы в ужас, если хотя бы тень крестьянки упала на меня.

Сердце мое потянулась к этим бедняжкам, матери и ребенку, и я просила Бога исцелить малыша во имя Исы. Когда вошла горничная, я велела ей принести витамины для матери. Она пробыла у меня полтора часа, рассказывая мне о своей жизни с мужем, который стал инвалидом в результате несчастного случая, про нового ребенка, про нехватку еды. И действительно, она кормила ребенка — это был самый дешевый способ прокормить его. Когда мать поднялась, чтобы уходить, я удержала ее жестом.

«Нет, — прошептала я, — не сейчас. Мы должны найти способ, чтобы о Вас и о ребенке позаботились». И как только я произнесла эти слова, старая Билкис Шейх начала нервничать. Что, если до других нуждающихся людей из Бах дойдет слух о том, что Бегума Саиб с большим садом проявила участие к обездоленным? А если у моих дверей появится очередь из других исхудавших, усталых, больных, отчаявшихся людей?

Но хотя мое сердце подсказывало такой вопрос, я знала, что у меня нет другого выбора. Либо я имела это в виду, либо нет, когда говорила, что я отдаю все, что у меня есть, Господу.

«...и, конечно Вашему мужу тоже нужно внимание. Давайте-ка отправим всех вас в госпиталь. Вас нужно как следует подкормить. Потом, если Ваш муж не сможет найти работу, дайте мне знать».

На этом закончился их визит. Я позвонила в больницу, попросила, чтобы мне прислали счет, и стала ждать. Но женщина больше не появлялась. Я немного удивилась. Когда я спросила слуг, не знают ли они, что с ней случилось, у них, как обычно, был готов ответ. Она с ребенком и мужем на самом деле отправилась в госпиталь, теперь все они чувствовали себя лучше. Муж нашел работу. Мое «я» поежилось сначала, услышав о неблагодарности этой женщины, которая так и не вернулась, чтобы поблагодарить меня, но Бог поправил меня: «Ты поэтому помогала ей? Чтобы тебя поблагодарили? Я думал, что благодарение должно принадлежать Мне!»

И конечно, Он был прав. Я постаралась мысленно вернуться к той минуте, когда я впервые почувствовала, что позаботилась об этой женщине. Потом я попросила Господа простить меня и помочь никогда больше не попадаться в эту ловушку. «Господь, — вздохнула я, — Ты, наверное, устал так часто поднимать меня».

Кажется, что в те дни я переживала временный успех, стараясь жить ближе к Господу, но затем каждый раз возвращалась с небес на землю, совершая серьезный промах.

Я спрашивала себя, является ли такая схема нормой христианской жизни. Поскольку тогда мне не с кем было поговорить, мне приходилось носить эти вопросы в себе.

Как-то раз утром, когда Нурджан занималась моим туалетом, в форточку влетела маленькая птичка.

«Ах, — воскликнула я, — ты посмотри, что Господь послал нам сегодня утром!»

Наступила тишина, и Нурджан тихо продолжала расчесывать мои волосы. Я немного удивилась, обычно Нурджан была очень разговорчивой. Потом она смущенно произнесла: «Бегума Шейх, Вы знаете о том, что Вы внешне полностью меняетесь, когда начинаете говорить о Господе?»

В тот день я заказала еще несколько Писаний в христианском магазине в Исламабаде. Это были новые Библии, предназначенные для детей. Я обнаружила Писания их, занимаясь с Махмудом. Я также заметила, что слуги, работавшие в доме, часто брали ярко иллюстрированную книгу. Когда Слово Бога доставили, я решила одну из них подарить Нурджан. Представьте мою радость, когда она вскоре пришла ко мне поговорить наедине.

«Бегума Саиб, — сказала Нурджан, и все ее чувства отразились на вспыхнувшем лице, — я хочу Вам кое-что сказать. Помните, Вы часто говорили нам, что если мы хотим познать Ису, нам нужно просто пригласить Его в свое сердце? — Тут она расплакалась. — Ну?
-я так и сделала, Бегума Саиб. И Он, действительно, вошел. Я никогда не чувствовала такой любви за всю свою жизнь!»

Я не могла поверить своим ушам. Я обняла девушку и прижала ее к себе. Мы немножко покружились по спальне.

«Какая замечательная новость, Нурджан! Теперь нас трое верующих — ты, Райшам и я. Нам нужно это отметить!»

Райшам, Нурджан и я вместе пили чай. Это было не в первый раз, когда я пила чай со слугами. И все же это немного меня шокировало. Пока мы, трое верующих, потихоньку попивали чай и угощались тортом, болтая, как старые друзья, я размышляла о себе. Что произошло с женщиной, которая удалилась в это поместье, чтобы спрятаться от богатого общества? Вот она сидит с двумя горничными. Насколько моя семья и друзья были бы шокированы! Как бы удивились мои старые знакомые и родные! Я вспомнила, как раньше я выражала свое отчаяние в резких приказаниях и взрывах гнева. Если я замечала пыль на спинке кресла, если слуги разговаривали слишком громко на кухне, если мой обед опаздывал хотя бы на одну минуту, все слуги могли рассчитывать на строгий выговор. Господь, действительно, работал во мне, и я чувствовала Его Присутствие с огромным удовлетворением.

Дело не в том, что мне хотелось стать другой. Но я начинала понимать, что на мне лежит ответственность: поскольку я была представителем Исы, я не могла позволить себе совершить что-то, что опозорит Его имя. Он учил меня, что поступки человека говорят лучше, чем его слова, когда речь идет о свидетельстве Исы.

Однако я заметила нечто странное на наших вечерних собраниях. Нурджан не было среди жителей деревни, которые теперь присоединялись к нашему собранию в моем доме.

Как странно! Как-то раз, когда она укладывала мне волосы, я попросила ее задержаться. Я спросила ее, не возражает ли она, если я приглашу ее к нам в воскресенье?

«Но, Бегума Саиб, — сказала Нурджан побледнев, — я просто не могу говорить о том, что произошло со мной, или ходить на собрания. Мой муж — ревностный мусульманин, у нас четверо детей, если я скажу, что стала верующей, он просто отвернется от меня».

«Но ты обязана заявить о своей вере, другого пути нет», — настаивала я. Нурджан посмотрела на меня несчастным взглядом и вышла из комнаты, покачивая головой и что-то бормоча. Я сумела расслышать лишь слова: «Но так не может быть».

Через несколько дней я посетила преподобную мать Руфь, с которой познакомилась в госпитале Святого семейства. Мне всегда нравилось беседовать с ней. Она не раз говорила о том, сколько в Пакистане тайных верующих.

«Тайных верующих! — воскликнула я. — Я не понимаю, как это может быть. Если ты верующий, ты должен кричать об этой новости!»

«Ну хорошо, — сказала мать Руфь, — давай поговорим о Никодиме».

«Никодиме?»

«Он был тайным верующим. Посмотри третью главу Евангелия от Иоанна».

Я открыла Новый Завет и начала читать о том, как этот фарисей приходил к Иисусу однажды ночью, чтобы больше узнать о Его Царстве. Я часто перечитывала эту главу, но мне никогда и в голову не приходило, что, конечно, Никодим был тайным верующим.

«Возможно, когда-нибудь позже Никодим и выразил свою веру открыто, — сказала сестра. — Но, как показывает Писание, он старался сделать так, чтобы его знакомые фарисеи ничего не знали».

На следующий день я позвала к себе Нурджан и показала ей стихи о Никодиме. «Извини, что я заставила тебя почувствовать себя неловко. В свое время Господь укажет тебе, что настала пора заявить о своей вере. А пока просто внимательно следуй Его руководству».

Ее лицо осветилось. Позже я заметила, с какой радостью она выполняла свою работу. «Надеюсь, что я поступила правильно, Господь, — сказала я. — Мне важно следить за тем, чтобы я не начала судить других».

Через несколько дней я сама поняла с особой ясностью, как трудно стать верующим в этой части света.

Как-то раз днем зазвонил телефон. Это был мой дядя, родственник, который и раньше очень редко разговаривал со мной. Даже когда семейный бойкот начал понемногу сглаживаться, этот дядя никогда не звонил мне. Его голос по телефону звучал очень резко.

«Билкис?»

«Да».

«Я слышу о том, что ты уводишь других с истинного пути. Ты уводишь людей от истинной веры».

«Но, дорогой дядя, это с какой стороны посмотреть».

Я могла себе представить, как лицо этого человека покрылось румянцем от гнева, который проявился в его голосе. «Одно дело, когда ты принимаешь это решение в отношении себя. Совсем другое дело, когда ты призываешь других следовать за собой. Прекрати это, Билкис».

«Дядя, очень ценю твою заботу, но я хочу напомнить тебе, что ты живешь по-своему, и я хочу жить так, как мне угодно».

На следующий день, когда шофер вез меня домой после визита к Тоони, какой-то человек появился на дороге и попробовал остановить машину. Мой шофер знал, что я часто останавливаюсь, когда люди голосуют на дороге, но на этот раз он не захотел этого делать.

«Пожалуйста, не просите меня остановиться, Бегума,» — сказал он решительным голосом. Он объехал человека, и шины издали резкий звук на асфальте шоссе,

«Что ты хочешь сказать? — наклонилась я вперед. — Ты думаешь, что этот человек пытался...?»

«Бегума...»

«Да?»

«Бегума, просто...» Шофер замолчал, и мне не удалось заставить его ответить.

Но всего лишь неделю спустя одна служанка вошла в мою комнату после того, как я удалилась к себе отдохнуть.

Она закрыла за собой дверь.

«Надеюсь, Вы не будете возражать, — сказала она тихим шепотом. — Я просто хочу предупредить Вас. Мой брат вчера был в мечети в Равалдинди. Группа молодежи стала говорить о вреде, который Вы приносите. Они продолжали утверждать, что нужно что-то делать, чтобы Вы замолчали».

Голос девушки дрожал.

«О, Бегума Саиб, — сказала она, — зачем Вам говорить так открыто? Мы все боимся за Вас и за мальчика!»

Сердце мое похолодело. Теперь настала моя очередь подумать, может быть, действительно лучше быть тайным верующим в этой стране, особенно в этой семье, где Иисус предавался анафеме.

13. ШТОРМОВОЕ ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ

Прошло два месяца после того, как меня предупредили об угрозах. Ничего не произошло, кроме враждебных взглядов молодого человека, и я стала думать, не была ли тревога ложной.

Приближалось Рождество, прошло уже несколько лет с тех пор, как я нашла Младенца из Вифлеема. Хотя члены семьи и навещали меня, предупредительный звонок моего дяди напомнил мне о том, что отношения с семьей все еще натянутые, и я почувствовала, что настало время пригласить всех на ужин, чтобы подумать, каким образом можно заполнить пропасть между нами.

Я потратила довольно много времени, чтобы составить список гостей. Затем как-то вечером перед отходом ко сну я вложила этот список в Писание, чтобы не потерять его, собираясь отправить приглашения на следующее утро.

Но этому не суждено было случиться.

Все дело в том, что, открыв утром Слово Божье, чтобы вынуть список, я случайно наткнулась на один отрывок и с удивлением прочла:

Сказал же и позвавшему Его: когда делаешь обед или ужин, не зови друзей твоих, ни братьев твоих, ни родственников твоих, ни соседей богатых, чтобы и они тебя когда не позвали, и не получил ты воздаяния (Лук. 14: 12).

«Господь, неужели это Твое слово ко мне?» — удивилась я, держа Слово Божье в одной руке, а список гостей в другой. Конечно, большая часть моих родственников, соседей и друзей богаты. Я убеждала себя, что невозможно собрать вместе мусульман и христиан, но на самом деле я поняла, что во мне говорила гордыня. Я хотела показать своей семье, что у меня по-прежнему есть друзья из богатого сословия.

Я скомкала список.

Вместо этого я сделала то, что сказано в Писании. Я составила список вдов, сирот, безработных и бедняков из деревни и пригласила их всех на рождественский ужин. Этот список включал всех, даже тех, кто просил милостыню. Часть приглашений я написала сама, остальные передала через слуг. Новости, подобные этой, расходятся быстро, и вскоре слуги сообщили мне, что почти вся деревня собирается прийти. На какой-то момент я была озабочена. Все эти люди… Я думала о шелковых персидских коврах ручной работы, которые недавно заказала для гостиной. Ну что ж, подумала я, можно убрать дорогие вещи из комнаты на это время.

Мы начали подготовку. Энтузиазм восьмилетнего Махмуда был заразителен, он помогал мне собирать подарки для тех, кто придет к нам. Мы нашли шерстяные джемперы для мальчиков, ярко украшенные одежды для девочек, рулоны красной, розовой и пурпурной ткани для женщин, теплые шаровары для мужчин, накидки и обувь для детей. Я со слугами потратила много часов на то, чтобы упаковать подарки и украсить свертки серебряными лентами.

Как-то в дверь постучали. Несколько женщин из города стояли на пороге. Они хотели помочь. «Не за деньги, Бегума, — объяснила одна из них, — мы просто хотим помочь Вам накрыть стол к ужину».

И неожиданно этот праздник стал общим делом. Чтобы украсить комнаты, я попросила семью горшечника из деревни сделать маленькие масляные лампы, все еще используемые в этой части Пакистана. Я заказала 500 штук. Я пригласила в дом деревенских женщин, и мы приготовили специальные фитили. Пока мы работали, у меня появилась естественная возможность заговорить о Исе. Когда мы расставляли лампы по всему дому, например, я рассказывала им историю о мудрых и глупых девах.

Угощение тоже доставило много радостных хлопот. И снова деревенские женщины помогли мне: они приготовили традиционные пакистанские сладости и замечательные орехи. Они нарезали серебряную бумагу настолько тонкими полосками, что мы могли воткнуть их в вазы с конфетами, чтобы получилась цветная вуаль.

Жители деревни стали приходить в дом 24 декабря и продолжали приходить, так что праздник растянулся на неделю. Лампы прекрасно украшали дом. Махмуд весело проводил время, играя с деревенскими детьми. Я никогда не видела, чтобы у этих детей так горели глаза, да и глаза Махмуда тоже. Визг и смех наполняли дом. Время от времени Махмуд подходил ко мне с просьбами.

«Мама, — говорил он, — на улице стоят еще пять мальчиков, можно их впустить?»

«Конечно», — смеялась я, трепля его по затылку и удивляясь, что сейчас в доме собралось больше детей, чем во всем городе. Когда я стала рассказывать жителям деревни о том, как Иса велел мне обратиться друг к другу таким образом, все они спрашивали меня: «Неужели Он действительно ходил с такими людьми, как мы?»

«Да, — сказала я, — и сегодня то, что мы делаем для других, мы делаем для Него».

Наконец, праздники закончились, и я могла опуститься в кресло, не беспокоясь, что могу сесть на спящего ребенка. Я облегченно вздохнула и радостно обратилась к Богу: «Этого Ты хотел от меня?» И мне показалось, что услышала мягкий ответ: «Да». И тогда я заметила, что забыла убрать новые персидские ковры. И все же они выглядели совсем неплохо. Многие бедняки никогда не забудут этот праздник.

Спустя месяц я услышала от слуг о похоронах в городе. Жена местного муллы жаловалась вслух на то, что я совершила ошибку, утратив свою веру. Кто-то другой, однако, ответил: «А Вы видели Бегуму Саиб? Делали ли Вы за всю свою жизнь то, что делает она, став верующей? Если вы хотите узнать что-нибудь о Боге, почему не сходите к ней?».

Но у этого случая была и оборотная сторона. Таким образом, стало ясно, что в городе были силы, которым не нравился мой праздник.

«Бегума Саиб, — остановил меня пожилой человек, работавший в нашем саду. Он поднес руку ко лбу. — У вас найдется для меня минута?»

«Конечно».

«Бегума Саиб Джи, в городе ходят разговоры, о которых вам следует знать, говорят о том что Бегума стала проблемой. Находятся и такие, которые утверждают, что с Вами надо что-то делать».

«Со мной? — спросила я. — Я не понимаю».

«Я тоже, Бегума Саиб. Я просто подумал, что Вам нужно об этом знать».

Предупреждения, похожие на это, стали доходить до меня все чаще и чаще в течение следующего года. Казалось, что Отец готовил меня к трудным временам.

Как-то раз, например, в наш дом пришли три маленьких мальчика из деревни. Позже я думала, не были ли они посланниками Бога, принявшими образ детей. Махмуд пришел ко мне с новостью от этих мальчиков. Он дрожал, и глаза его широко открылись от ужаса.

«Мама, ты знаешь, что сказали мои друзья? Они сказали, что в деревне люди хотят убить тебя. Они собираются сделать это после молитвы в пятницу».

Он заплакал. «Если ты умрешь, я покончу с собой».

Что мне было делать? Я обняла Махмуда, стала гладить его по темным волосам, стараясь его утешить. «Мой маленький, — сказала я, — хочешь, я расскажу тебе кое-что». И я рассказала ему о первой проповеди Иисуса в Назарете, когда толпа настолько рассердилась, что хотела побить Его камнями. «Махмуд, — сказала я, — Иисус прошел среди них. Никто из них не смог ничего сделать Иисусу, пока Отец не допустил этого. То же самое можно сказать о тебе и обо мне. У нас есть Его замечательная защита. Ты веришь в это?»

«Ты хочешь сказать, что нам никогда не причинят вреда?»

«Нет, я не это хочу сказать. Иисус страдал. Но только тогда, когда Ему пришло время страдать. Нам не нужно жить в постоянном страхе, что с нами случится что-то ужасное. Потому что этого никогда не будет, пока не настанет наш час. Может быть, этого вообще никогда не произойдет. Нам просто нужно жить и наблюдать. Но в то же самое время мы можем жить с уверенностью. Ты понимаешь?»

Махмуд посмотрел на меня, и его глаза повеселели. Неожиданно он улыбнулся и побежал играть вниз, радостно крича. Это был лучший ответ на мой вопрос, который он мог мне дать.

Мне бы хотелось сказать о себе, что я живу с уверенностью. Дело не в том, что я не верила в то, что сказала Махмуду. Просто моя вера еще не была подобна детской. Я встала, взяла Слово Бога и пошла в сад. На сердце у меня было нелегко. Как осмеливаются они изгонять меня из своей страны!

Осенняя погода была прохладной и сухой; медленно проходя по каменистым дорожкам, я слышала, как в маленьком источнике плещется рыба, где-то вдалеке пела птица. Хризантемы и другие цветы, оставшиеся еще с лета, оживляли тропинку. Я с удовольствием вдыхала приятный воздух. Это была моя земля и мой народ, это была моя страна. Моя семья служила ей на протяжении семисот лет. Это был мой дом, и я не могла, не собиралась покидать его.

И все же стали происходить такие события, с которыми я ничего не могла поделать и которые не очень совпадали с моим упрямым решением остаться дома.

В декабре 1970 г., четыре года спустя после моего обращения, в Пакистане прошли первые национальные выборы. Казалось, что Народная партия займет высокое положение. Меня эта новость вовсе не радовала. Никто из моих высокопоставленных друзей не поддерживал эту партию. «Ислам — наша вера. Демократия — наша политика. Социализм — наша экономика» — таков был девиз новой партии. Этот девиз должен был привлекать к себе людей на улицах. Я знаю, что простые пакистанцы почувствовали новый прилив сил. Хорошо ли это для меня? Может быть, это было хорошо для новой Билкис, но в этом была и своего рода опасность. Ничто так не зажигает рвение фанатиков, как вера в то, что правительство поддержит их. Моя старая репутация, конечно, не ставила меня на одну ступень с демократами, социализм не отвечал вековым традициям нашей семьи, а в исламе теперь меня считали предательницей.

Я наблюдала за развитием событий как бы со стороны. Однажды ко мне приехал старый друг моего отца из Сардара. Несмотря на его отчаяние из-за моей новой веры, он хотел сохранить близкие отношения со мной. Время от времени он звонил мне или навещал меня, чтобы узнать, все ли у меня в порядке.

Теперь он сидел передо мной на покрытом шелком диване в моем кабинете и пил чай.

«Билкис, — сказал он тихо, — ты знаешь о том, что происходит, и как это может повлиять на тебя?»

«Вы имеете в виду пакистанскую Народную партию?»

«Конечно, они победили на выборах. А ты знаешь о Зулфикаре Али Бхутто?»

«Я хорошо его знала», — ответила я.

«Ты не читаешь газет? Не слушаешь радио?»

«Нет, вы знаете, у меня нет на это времени».

«Ну что ж, я советую тратить на это время. Ситуация в правительстве изменилась. Я не думаю, что ты можешь рассчитывать на него так, как ты рассчитывала на предыдущее правительство, — добавил он. — Ты, моя дорогая, потеряла влияние в высоких кругах, которое у тебя было. Та эра закончилась».

Спустя полчаса я махала рукой старому другу на подъездной дорожке, потом вернулась в дом, чтобы позвать горничную и попросить ее все убрать. Тут я поняла, что визит моего старого друга был особенным. Казалось, что он говорил от Господа, готовя меня к тому, что влиятельные друзья, которые могли меня защитить, уходят в прошлое, и я делаю еще один шаг к полной зависимости от Господа.

Очень скоро я стала чувствовать растущую враждебность. Я видела ее в глазах мужчин, проходя по улицам Вах. Я никогда не забуду изменения в отношении ко мне одного чиновника, с которым я обсуждала налоги на мое имущество. В прошлом он был очень вежливым человеком, без конца кланялся и прикладывал руку ко лбу. Теперь лицо этого человека было открыто враждебным. Было очевидно, что его отношение изменилось, и по тому, как он вставлял свои замечания, как забрал у меня документы и высыпал передо мной необходимые бумаги.

Позже, когда я шла по дороге недалеко от дома, я увидела человека, который часто подходил, чтобы поговорить со мной. Теперь, увидев меня, он быстро отвернулся и стал изучать что-то на горизонте, пока я проходила мимо. Внутренне я улыбнулась. «Господь, как часто мы ведем себя подобно детям».

Интересно, что новое правительство оказало небольшое влияние на моих слуг. За исключением Нурджан, которая радовалась своему тайному пути с Исой, и Райшам, другой поверившей, остальные слуги были ревностными последователями Мухаммеда. И все-таки, мы очень любили друг друга. Часто мои слуги-мусульмане приходили ко мне в спальню и говорили мне: «Пожалуйста, Бегума Саиб, если Вам нужно уехать или... Вы решитесь уехать... не беспокойтесь о нас. Мы найдем работу».

Как изменились мои отношения со слугами по сравнению с тем, какими они были четыре года назад!

Сны тоже играли существенную роль на протяжении этого времени. Сны всегда были частью моих переживаний поверившей; с тех пор, как я впервые встретила Ису, Который пришел во сне на пир и сел напротив меня. Теперь эти странные мистические переживания, подобные тем, что пережил Павел, стали еще более активными.

Однажды ночью я была в Духе и пересекла океан на огромной скорости. Со скоростью света я очутилась, как мне показалось, в Новой Англии, хотя я никогда не была в Америке. Я находилась перед домом или интернатом. Я вошла в комнату с двумя одинаковыми кроватями. На одной лежала женщина среднего возраста с круглым лицом, ясными голубыми глазами и проседью в светлых коротких волосах. Белое хлопковое кружевное покрывало странным треугольником закрывало кровать. Совершенно очевидно, что она была очень больна, я почувствовала, что у нее рак. Сиделка сидела в кресле и читала. И тут я увидела Господа в углу комнаты. Я преклонила перед Ним колени и спросила, что мне делать.

«Молись за нее», — сказал Он. Я подошла к постели этой женщины и ревностно молилась за ее исцеление.

Утром я сидела у окна, все еще пораженная тем, что произошло в той комнате за океаном. Почему Иисус велел мне молиться за эту женщину? Ведь Он и Сам был там. И все же Он просил меня молиться о ней. И тут я почувствовала проблески великого открытия: наши молитвы очень важны для Господа. Он совершает Свою работу через них. Мне была указана пятая глава Послания Иакова: «... молитва веры исцелит болящего, и восставит его Господь; и если он соделал грехи, простятся ему... многое может усиленная молитва праведного».

Таким образом, наши молитвы вливают силы в человека, о котором мы молимся. В другой раз я увидела себя поднимающейся по сходням, как будто я всходила на борт корабля. Сходни вели в комнату. В комнате стоял Иса. Казалось, Он давал мне указания. Потом я вернулась и спустилась по сходням. Спустившись, я увидела женщину, которая была одета в западные одежды, в юбку с пиджаком. Выяснилось, что она ждала меня. Она подошла ко мне, взяла за руку и повела прочь.

«Что ты делаешь, Господь?» — спросила я, обернувшись через плечо. Но Он не ответил мне.

Казалось, что этот сон говорил о том, что мне предстоит еще одна поездка. Хотя в этот раз мне покажется, что отправляюсь неведомо куда, Иса будет наблюдать за моим путешествием. Он подготовил меня, поэтому я не была удивлена вестью, которую мне принес старый друг.

В марте 1971 г., спустя несколько месяцев после начала правления кабинета Бхутто, меня в первый раз посетил Якуб, старый друг, занимавший видное место в правительстве. Он был очень близок нашей семье многие годы. Когда мой муж был министром, в Пакистане царили экономический упадок и серьезные проблемы в торговле. Мы с Якубом участвовали в создании Простой программы помощи, которая впоследствии стала называться Простым Планом Жизни. Основная идея заключалась в том, чтобы побудить пакистанскую промышленность производить собственные товары, чтобы снизить наши потребности в импорте. Мы ездили по всей стране, помогая небольшим заводам и индустриальным центрам начать производство. Мы ободряли местных жителей и уговаривали их начать производство одежды. Мы сами добровольно стали участвовать в этой программе, нося одежду, произведенную в стране. Все это послужило во благо, и Простой План Жизни имел успех. Как только местные заводы стали работать, экономическое положение Пакистана улучшилось. С тех пор Якуб периодически навещал меня и обсуждал со мной политические и мировые проблемы. Он многое знал о нашей семье, потому что объезжал поместья, которые у нас были по всему Пакистану. Он знал, что большая часть наших капиталов связана с поместьями.

«Билкис, — сказал он серьезным тоном, — мы с друзьями недавно беседовали, и... всплыл вопрос о вашем финансовом благополучии. Вы не думали о возможности продать небольшую часть земли? Я не уверен, что для вас вполне безопасно по-прежнему вкладывать все деньги в поместья, особенно теперь, когда Бхутто собирается провести земельную реформу».

Как хорошо, что Якуб заговорил об этом! Причем он сам при этом рисковал. В обществе росло враждебное отношение к правящему классу прошлого, и его правительственная машина у моего дома могла легко вызвать критику и доставить ему неприятности.

«Спасибо, Якуб, — сказала я, стараясь контролировать свой голос. — Но при теперешнем положении дел я решилась. Ничто, ничто не заставит меня уехать отсюда!»

Конечно же, это было детское утверждение. Прежняя Билкис с ее упрямством и порывистостью опять дала о себе знать. Тем не менее, это была такая реакция, которая нисколько не удивила моего друга. «Такого ответа я и ожидал, Билкис, — сказал Якуб, поглаживая усы и посмеиваясь. — И тем не менее, может настать время, когда Вам придется покинуть Пакистан. Если Вам понадобится помощь...»

«Если настанет такое время, мой добрый друг, я вспомню о Вашем предложении».

Еще один сон, в этот раз у Райшам, обычно такой сдержанной.

«О, Бегума Шейх! — воскликнула моя горничная, опускаясь на колени рядом с диваном, на котором я сидела в спальне в ту холодную ночь, когда впервые встретила Господа. — У меня был ужасный сон. Можно, я расскажу его Вам?»

«Конечно».

Я слушала внимательно. Райшам рассказала мне, что в ее сне какие-то злые люди пришли в дом и взяли меня в плен. «Я боролась с ними, — плакала она. — Я кричала: «Бегума, бегите!», и во сне я увидела, как Вы убежали из дома и скрылись».

Темные глаза горничной были влажны от слез. Мне пришлось успокаивать ее. Но для меня это было нетрудно. В словах, которые я говорила, я услышала совет, к которому мне стоило прислушаться. «Дорогая моя, — сказала я, — за последние дни я очень часто слышу от Господа о том, что, возможно, мне придется бежать. Это может произойти в любое время. Сначала я отказывалась в это верить. Но теперь начинаю размышлять об этом».

«Возможно, — сказала я, поднимая ее бледный подбородок и улыбаясь, — мне действительно придется уйти, но если я сделаю это, то лишь тогда, когда будет угодно Господу. Я учусь принять это. Ты мне веришь?».

Горничная притихла. Наконец, она сказала: «Какой замечательный образ жизни, Бегума Саиб».

«Это действительно так. Это единственный путь. Ничем больше не управляю я сама».

И хотя я верила во все, что говорила, как только горничная ушла из моей спальни, я почувствовала, что на самом деле не владею своими эмоциями настолько, насколько это прозвучало. «Убегать? Скрываться? Мне?»

Подобные вести стали приходить все чаще осенью 1971 г. Как-то раз Нурджан вбежала ко мне, задыхаясь, и я увидела, что она сильно встревожена.

«Что случилось, Нурджан?» — спросила я, когда она начала расчесывать мои волосы, и я увидела, что руки ее дрожат.

«О, Бегума Саиб, — заплакала Нурджан, — я не хочу причинять Вам боль».

Нурджан вытерла глаза. Она рассказала мне о том, что ее брат, ее собственный брат накануне был в мечети, где группа мужчин говорила, что настало время предпринять против меня какие-либо шаги.

«Как ты думаешь, что они имели в виду?»

«Я не знаю, Бегума Саиб, — сказала Нурджан, — но я боюсь. Не только за Вас, но и за мальчика тоже».

«Девятилетнего ребенка? Они не посмеют...»

«Бегума Саиб, эта страна не такая, какой была хотя бы пять лет назад, — серьезно сказала Нурджан, что было не похоже на ее обычную веселость. — Пожалуйста, будьте осторожны».

И действительно, не прошло и нескольких недель после этого разговора, как шаги против меня были предприняты.

Стоял прекрасный день. В воздухе уже чувствовалась осень. Межсезонье закончилось, и погода была прохладной и сухой. Довольно долго ничего не происходило. Я убеждала себя в том, что в конце концов мы живем в современном обществе. Это 1971, а не 1571 год. Священные войны остались далеко в прошлом.

Я вернулась в комнату для обычной молитвы.

Но неожиданно, не знаю почему, у меня появилось сильное желание скорее бежать за Махмудом и вместе с ним постараться исчезнуть.

Как это глупо! Но внутреннее побуждение было настолько определенным, что я побежала вниз, разбудила Махмуда, как обычно, спящего после обеда, и без объяснений потащила сопротивляющегося ребенка по коридору.

Все еще чувствуя себя в глупейшем положении, я устремилась вниз по ступенькам, открыла жалюзи и выбежала на улицу.

Стоило мне ступить на террасу, как я почувствовала удушливый запах дыма. Что-то горело. Запах напоминал еловые шишки. У нас было четкое правило — никому не позволялось сжигать мусор на моей земле. Я пошла искать садовника и, обойдя дом, испугалась.

Около стены дома лежала целая куча сухих еловых веток и шишек, и все это горело. Пламя быстро и жарко разгоралось и поднималось все выше и выше.

Я закричала. Прибежали слуги. Вскоре кто-то уже бегал взад и вперед с ведрами, наполненными водой. Кто-то пытался заливать пламя, но вода текла под небольшим давлением. Казалось, вот-вот загорится кровля. Пошел очень сильный дым. Уже не было возможности поливать дом на такой высоте. Можно было только надеяться, что он окончательно не сгорит, если пламя само собой потухнет.

Мы продолжали бороться с огнем. Десять слуг, оставшиеся в моем штате, выстроились в ряд и передавали друг другу ведра с водой, второпях расплескивая ее.

Прошло целых полчаса напряженной работы, пока, наконец, пламя не стало потихоньку затухать. Мы сбивали его. Все мы тяжело дышали и взмокли от усилий. Еще несколько минут, и дом был бы полностью охвачен огнем, который уже было бы невозможно потушить.

Я поймала взгляд Нурджан. Она поежилась и едва заметно кивнула головой.

Я знала точно, о чем она думала. Угроза была осуществлена. Я посмотрела на деревянное перекрытие крыши, почерневшее от пламени, и пятно сажи на белой стене моего дома. Я поблагодарила Господа за то, что ничего худшего не произошло, и содрогнулась при мысли о том, что могло бы случиться, если бы не почувствовала желания выйти из дома в тот самый момент.

Часом позже, после того как, приезжала полиция и расспрашивала меня и всех слуг, я снова сидела в своей комнате. Я взяла Слово Бога, чтобы посмотреть, не скажет ли мне Господь что-нибудь особенное.

Одна фраза привлекла мое внимание.

«Поспешай, спасайся туда, ибо Я не могу сделать дела, доколе ты не придешь туда» (Быт. 19: 22).

Я отложила книгу и взглянула наверх. «Все, что Тебе нужно, это указать мне путь, по которому я должна уйти. Будет ли он простым или будет тяжелым?»

«И еще, Господь, — сказала я, почувствовав, что слезы наполняют мои глаза, — что будет с мальчиком, может ли он пойти со мной? Ты лишил меня всего. Неужели я должна лишиться этого ребенка?»

Как-то раз, спустя полгода, в мае 1972 г. Господь снова заговорил со мной посредством сна.

Ко мне пришла Райшам, и я прочла в ее взгляде тревогу.

«Бегума Саиб, — сказала она, — а с сейфом все в порядке?». Она имела в виду переносной ящик, в котором лежали имевшиеся в наличие дома деньги.

«Конечно, все в порядке, — ответила я. — А что?».

Райшам попыталась объяснить, стараясь держать себя в руках. «Прошлой ночью мне приснился сон, в котором Вы отправлялись в долгое путешествие. У Вас с собой был этот сейф».

«Да? — сказала я. — В этом нет ничего необычного, поскольку я часто брала с собой сейф в путешествия».

«Но сон был таким реальным, — настаивала Райшам. — И самое грустное в том, что во время путешествия какие-то люди остановили вас и отняли этот сейф».

Она задрожала, и мне снова пришлось успокаивать ее и уверять в том, что потеря денег езде ближе подведет меня к зависимости от Бога. После того, как она вернулась к своей работе, я стала думать об этом сне. Неужели в нем заключалось пророчество? Может быть, он говорил о том, что мое имущество будет отнято у меня? Неужели вскоре я окажусь предоставленной самой себе без всяких средств и не зная о том, что ждет меня впереди?

Это были сложные дни. Два месяца спустя жарким июльским днем 1972 г. ко мне вошел слуга и доложил о приезде сына Халида.

«Халид?» Мой сын жил по-прежнему в Лахоре. Почему он пустился в это путешествие в такую ужасную жару? Какое важное дело привело его ко мне? Настолько важное, что он не доверился телефонному разговору?

Халид ждал меня в кабинете. «Сынок! Как я рада видеть тебя! Почему ты не позвонил?»

Халид подошел и поцеловал меня. Он закрыл дверь в кабинет и безо всякого вступления перешел к цели своего визита. «Мама, я слышал ужасные слухи». Он остановился. Я постаралась улыбнуться. Халид понизил голос и продолжал: «Мама, правительство собирается экспроприировать большую часть частной собственности».

Я тут же мысленно вернулась к визиту моего правительственного друга, который сказал то же самое год назад в марте 1971 г. Неужели его пророческие слова осуществляются сейчас? Халид рассказал мне о том, что Бхутто начинает земельные реформы и что, похоже, моя собственность будет национализирована в числе первых.

«Как ты думаешь, что мне делать? — спросила я. — Заберут ли они все или лишь какую-то часть?»

Халид встал со стула и подошел к окну, выходящему в сад, задумался. Стоя ко мне спиной, он сказал:

«Мама, никто ничего не знает. Возможно, самое лучшее — это продать часть твоего имущества небольшими порциями. Таким образом, новый владелец будет защищен от общей правительственной национализации».

Чем больше я думала об этом, тем более разумным мне казалось предложение Халида. Мы заехали к Тоони, чтобы обсудить с ней это дело, и пришли к выводу, что так и нужно поступить. На этом и порешили. Халид должен был вернуться в Лахор. Тоони, Махмуд и я вскоре должны будем присоединиться к нему, чтобы заняться всей бумажной работой.

И вот в жаркое июльское утро 1972 г. трое из нас были готовы, чтобы отправиться в Лахор и нанять агента по продаже недвижимости. Выйдя из дома, я поразилась красоте собственного сада. Все по-летнему цвело, а источники звенели даже громче, чем обычно.

«Мы вернемся через несколько недель», — сказала я собравшимся слугам на ступеньках дома. Все согласились с этим. Все, кроме Райшам и Нурджан, которая неожиданно расплакалась и убежала.

Я с грустью вернулась в спальню, чтобы взять забытый предмет. Когда я вернулась в зал и хотела спускаться вниз, я увидела Райшам. Она взяла меня за руку, а в ее глазах стояли слезы.

« Бог с Вами, Бегума Саиб», — мягко сказала она.

«И с тобой», — ответила я.

Мы с Райшам немного постояли в зале, ничего не говоря друг другу, но все понимая. Каким-то образом я почувствовала, что никогда больше не увижу эту высокую стройную девушку, с которой мы стали настолько близки. Я пожала ее руку и прошептала: «Никто не сумеет укладывать мои волосы так, как ты».

Райшам закрыла руками лицо и убежала. Я уже собиралась закрыть дверь в спальню, как что-то меня остановило. Я снова вошла в комнату. Утреннее солнце заливало ее через окно, выходившее в сад. Именно здесь я встретила Господа. Я повернулась спиной к комнате и своему драгоценному саду, где так часто я познавала Господа, и пошла вниз к машине.

В Лахоре были люди, которых я хотела видеть. Во-первых, конечно, Халид, его жена и их дочь-подросток. У меня была возможность повидать Олдов. Я писала им о том, что собираюсь в Лахор. Их новая миссия побудила их остановиться в деревне недалеко от города, и я надеялась увидеть этих старых друзей.

Как обычно в июле, Лахор был раскален, на его древних улицах парило из-за дождей, выпавших в последнее межсезонье. Когда мы прокладывали себе дорогу через оживленные улицы в центре города, громкоговоритель на минарете над нашими головами сначала затрещал, а затем из него послышался металлический голос муэдзина, произносившего обычную полуденную молитву. Движение вдруг стало менее оживленным, потому что машины д грузовики останавливались у обочин. Водители выходили из кабин на тротуары, расстилали коврики для молитвы и простирались на них.

Тоони смогла побыть с нами совсем недолго из-за многочисленных обязанностей. После краткого визита и выполнения необходимой бумажной работы Халид повез нас на вокзал, чтобы Тоони успела на поезд. Что-то странное произошло на вокзале, настолько странное, что я не понимала, в чем дело. По нашим планам, Махмуд должен был увидеться с матерью всего лишь через несколько дней. И все же мы почувствовали что-то необычное при прощании. Махмуд, которому скоро должно было исполниться десять лет, старался сдержать слезы, когда целовал на прощание мать. Тоони открыто плакала, обнимая мальчика. Неожиданно я почувствовала, что тоже плачу, и мы все трое крепко обнялись на платформе.

Наконец, Тоони отбросила темно-каштановые волосы и рассмеялась: «Ну ладно, хватит, мы ведь не на похоронах».

Я улыбнулась, снова поцеловав ее, и мы с Махмудом проводили ее взглядами. Когда поезд тронулся и вагоны стали постепенно покидать вокзал, какая-то новая тревога закралась в мое сердце. Я искала лицо Тоони в купе. Мы нашли ее и вместе с Махмудом стали посылать ей воздушные поцелуи.

С жадностью я запоминала все подробности лица Тоони, стремясь навсегда сохранить их в памяти.

На следующий день я встретилась с официальными представителями, которые сообщили мне, что продажа моей собственности займет несколько недель. Халид уверил нас в том, что мы можем оставаться у него так долго, как нам понадобится.

Только одно сильно беспокоило меня — у меня не было возможности иметь духовное общение. Теперь я понимала, почему ученики всегда ходили по двое: верующие нуждаются друг в друге для поддержки и совета.

Я позвонила Олдам. Так приятно было услышать знакомый голос Мэри! Мы вместе посмеялись и поплакали и помолились по телефону. Хотя их расписание не позволило им приехать в Лахор, они, конечно, могли помочь мне связаться с верующими в городе. Мэри особенно много говорила мне о жене профессора из колледжа, Пегги Шлорхольтц.

Странно! Почему мое сердце так сильно забилось при звуке этого имени?

Через несколько минут я уже разговаривала с Пегги по телефону. Через несколько часов она сидела в кабинете Халида. Когда она увидела меня, на ее лице появилась улыбка.

«Скажите мне, Бегума Шейх, — сказала она, — это правда, что Вы впервые познакомились с Исой во сне? Так как Вы узнали Господа?»

И вот там в кабинете я рассказала Пегги свою историю, рассказала все с самого начала, с того самого момента шесть лет назад. Пегги слушала очень внимательно. Когда я закончила, она взяла меня за руку и сказала мне нечто, удивительное.

«Как бы мне хотелось, чтобы Вы могли поехать со мной в Америку!»

Я посмотрела на нее онемев, мое сердце учащенно забилось.

«Я действительно имею это в виду, — сказала Пегги. — Я скоро уезжаю, чтобы мой сын мог пойти в школу. Я буду в Штатах четыре месяца. Вы могли бы поехать со мной и выступать в наших церквях!».

Она была настолько полна энтузиазма, что я не хотела огорчать ее. «Ну что ж, — сказала я с улыбкой, — я очень ценю Ваше приглашение, но мне нужно помолиться об этом».

На следующее утро горничная принесла мне записку. Я прочла ее и рассмеялась. Она была от Пегги: «Вы уже помолились?», я скомкала записку и ничего не стала делать. Все это было слишком странным, чтобы даже думать об этом.

Если только... неожиданно события последних двух, лет пришли мне на память. Сны. Предостережения. Пожар. Мое решение делать то, что угодно Господу, — даже если это значит покинуть свою страну.

Нет, на самом деле я не говорила с Господом о вопросе Пегги, но теперь я могу это сделать. Я вверила эту поездку в Его руки. Мне было трудно сделать это, потому что какая-то часть меня убеждала меня в том, что, если я уеду, это будет не на четыре месяца. Это будет навсегда.

«Господь, я хочу повторить еще раз. Ты знаешь, как мне хочется остаться в своей стране. Ведь мне пятьдесят два года, и в таком возрасте трудно начинать все сначала. Но, — выдохнула я, — но... это не самое важное, не так ли? На самом деле, важнее всего пребывать в Твоем Присутствии, Пожалуйста, Господь, помоги мне никогда не принимать решений, которые лишат меня Твоей славы».

14. ПОБЕГ

Как ни странно, после того, как Господь изменил мой образ мыслей о возможности покинуть Пакистан, неожиданно возникли препятствия.

Одно препятствие, например, заключалось в том, что появилось какое-то немыслимое правило о том, что граждане Пакистана могут вывезти из страны не более 500 долларов. Махмуду разрешалось вывезти 250 долларов. Но как нам с Махмудом прожить четыре месяца на 750 долларов? Это само по себе отвратило нас от мысли принять предложение Пегги.

Затем через несколько дней Пегги пригласила меня к себе домой, когда мы беседовали, в разговоре всплыло имя доктора Кристи Уилсона. Она тоже его знала. Я очень беспокоилась о нем с тех пор, как услышала, что он выслан из Афганистана мусульманским правительством, которое затем разрушило церковь, построенную им в Кабуле для иностранных граждан.

«Как Вы думаете, где он сейчас?» — спросила я.

«Я не знаю», — сказала Пегги.

В этот самый момент зазвонил телефон. Пегги взяла трубку. Когда она обернулась, на ее лице было изумление: «Вы знаете, кто это? Это Кристи Уилсон».

Тут мы рассмеялись от радости и удивления и стали спрашивать себя,- неужели это просто совпадение. Доктор Уилсон собирался приехать в Лахор. Он хотел навестить Пегги. Конечно, я была рада, потому что, встретившись с ним, я могла бы услышать какие-то новости, но интуитивно я чувствовала, что это будет не просто светский визит.

На следующий день у нас была замечательная встреча в доме Пегги. Я поведала доктору Уилсону о последних событиях в Вах и о своей собственной жизни. Затем Пегги рассказала ему о своих попытках уговорить меня поехать в Штаты. Он тоже загорелся энтузиазмом, услышав об этой идее.

«Однако есть кое-какие проблемы, — сказала Пегги. — Прежде всего, по существующему правилу Билкис может вывезти из страны не более 500 долларов».

«Я подумал..., — сказал доктор Уилсон, поглаживая подбородок. — У меня есть друзья, которые могли бы... Я попробую наладить контакт. Я знаю одного человека в Калифорнии...»

Через несколько дней мне позвонила Пегги. Она была радостно взволнована. «Билкис, — прокричала она, — все готово! Доктор Боб Пирс будет Вашим спонсором! Как вы думаете, вы сумеете уехать через семь дней?»

Семь дней! И тут на меня обрушилась вся реальность происходящего, ведь я должна была покинуть свою страну. Я была по-прежнему убеждена, что если я уеду сейчас, я уеду навсегда. Я поняла, что имел в виду Редьярд Киплинг, когда писал:

Бог дал людям всю землю, чтобы ее любить,

Но наши сердца малы,

И каждому из нас Он отвел уголок

Для вечной любви...

Вах... мой сад... мой дом... моя семья... Неужели я могу всерьез думать о том, чтобы покинуть все это?

Да, это было всерьез. Я бы ни о чем не думала, если бы твердо была уверена, что такова Божья воля. Я знала, что произойдет, если я сознательно откажусь повиноваться Ему. Его Присутствие исчезнет.

За следующие двадцать четыре часа я получила еще одно подтверждение. Халид сказал мне за ужином, что осталось уточнить еще кое-что, а потом все проблемы с моим имуществом останутся позади.

«Я думаю, что можно сказать с уверенностью, мама, — сказал Халид, — что сегодня ты отделалась от того имущества, которое ты хотела продать».

Неожиданно двери захлопнулись. Не Богом, как казалось, а моей страной. Потому что появилось правило, по которому ни один пакистанец не мог покинуть страну, не уплатив всех налогов. Мои налоги были оплачены, но необходимо было получить подтверждение этого. Мне нужно было получить сертификат об уплате подоходного налога. Только после этого я смогла бы купить билеты в Штаты.

Четыре дня из семи уже прошли, оставалось еще три дня, когда мы с Халидом вошли в кабинет официального учреждения, чтобы получить сертификат об уплате налога. Мы с Халидом думали, что никаких проблем не будет, поскольку все бумаги были в порядке.

Офис находился на очень оживленной улице в центре Лахора. Однако когда мы вошли в здание, что-то показалось мне странным. Было слишком тихо для обычного бюрократического офиса, где клерки снуют по коридорам и всегда кто-нибудь ругается с сотрудниками.

Мы с Халидом были одни, если не считать лысого клерка, который сидел в дальнем конце кабинета и читал журнал. Когда мы подошли к нему, я объяснила, что мне нужно.

Он поднял на нас глаза и покачал головой. «Извините, лейди, — сказал он, снова погружаясь в чтение журнала. — Идет забастовка».

«Забастовка?»

«Да, мадам, — сказала он. — Она не прекращается. Никто не выполняет своих обязанностей. И никто не сможет Вам помочь».

Я онемев смотрела на этого человека. Потом я отошла на несколько шагов. «О, Господь, — помолилась я вслух, но так, чтобы только мой сын слышал меня, — неужели Ты закрыл эту дверь? Тогда зачем же Ты ободрял меня до сих пор?»

И вдруг неожиданно одна мысль промелькнула у меня. Неужели Он закрыл дверь? «Ну хорошо, Отче, — молилась я, — если Твоя воля заключается в том, чтобы мы с Махмудом отправились в Штаты, то Ты все сделаешь для того, чтобы я получила нужные документы».

Сильное чувство уверенности наполнило меня, и я снова обратилась к клерку.

«Но мне кажется, что вы работаете, — сказала я, — почему вы не можете дать мне документы?» Человек снова оторвался от журнала с отсутствующим выражением. Он относился к типу людей, которым доставляет удовольствие отказывать.

« Я сказал Вам, что идет забастовка», — проворчал он.

«Ну что ж, тогда проводите меня к управляющему». Вращаясь в правительственных кругах, я обучилась одному: если хочешь чего-то добиться, нужно всегда обращаться к вышестоящим лицам.

Клерк тяжело вздохнул, свернул журнал и проводил меня в соседний кабинет. «Подождите здесь», — проворчал он снова, а потом исчез в кабинете. Оттуда я слышала тихие голоса, затем появился клерк и провел меня в кабинет. Мы с Халидом оказались перед симпатичным мужчиной среднего возраста, который сидел за большим столом. Я объяснила, что мне нужно. Он наклонился вперед в кресле, вращая в пальцах карандаш. «Мне очень жаль, мадам... мадам, как, простите, Ваше имя?»

«Билкис Шейх».

«Ну что же, мне очень жаль. Мы совершенно ничем не можем Вам помочь во время забастовки...»

Но вдруг неожиданно он узнал меня.

«А Вы не та Бегума Шейх, которая организовала Простой План Жизни?»

«Да, это я».

Он стукнул кулаком по столу, а затем вскочил. «Ну что ж, — сказал он, и пододвинув мне стул, пригласил меня сесть. — Я думаю, что это самая замечательная программа, которая когда-либо была в нашей стране».

Я улыбнулась.

Затем он наклонился над столом в доверительной манере. «Давайте посмотрим, чем я смогу Вам помочь».

Мне снова пришлось тщательно объяснить ему, в чем заключалась проблема, и я сообщила ему, что мне необходимо успеть в Карачи, чтобы там через три дня сесть на самолет. На лице этого человека появилась решительность. Он встал и вызвал клерка. «Позовите сюда нового ассистента».

«У меня, — сказал он мне почти шепотом, — работает временный стенографист. Он не принадлежит к постоянному штату сотрудников и поэтому не бастует. Он может напечатать Вам сертификат. Я сам поставлю печать. Я очень рад Вам помочь».

Через несколько минут у меня был драгоценный сертификат, выполненный по всем правилам. Когда я уходила, хочу сознаться, я помахала документом перед удивленным клерком, который оторвался от журнала только для того, чтобы увидеть мою улыбку на прощание и услышать слова: «Да благословит Вас Бог».

Когда мы покинули учреждение, удивленный Халид заметил мне, что понадобилось лишь двадцать минут, чтобы закончить дело. «За такое время документы не успели бы подготовить, даже если бы не было забастовки».

Сердце во мне пело, и я попыталась объяснить Халиду, что Господь хочет помогать нам. Когда мы молимся, Он хочет работать вместе с нами. Это принцип Моисеева жезла. Если бы я просто поведала о своих проблемах Господу, но не сделала сама ни одной попытки с верой, я не получила бы сертификат. Мне нужно было сделать что-то самой. Мне нужно было спросить, кто там главный. Точно так же, как Бог потребовал, чтобы Моисей ударил по скале жезлом, Он просит нас тоже участвовать в чудесах.

Казалось, Халид немного опешил от моего энтузиазма, но быстро опомнился и добавил с улыбкой: «Я могу сказать лишь одно, мама. Я заметил, что вместо «спасибо» ты всегда говоришь «Да благословит Вас Бог». Когда ты это говоришь, мне кажется, что я слышу самые прекрасные слова».

Теперь, когда все бумаги были в порядке, я собиралась ненадолго съездить в Вах, чтобы попрощаться, потому что понимала, что поездка займет более четырех месяцев. Однако, когда я заговорила об этом, Халид сказал: «Разве ты не слышала о наводнении?»

Сильные дожди заливали район Пакистана между Лахором и Вахом. На мили кругом земля оказалась затопленной. Движение было нарушено. Правительство взяло под свой контроль все способы передвижения.

Сердце у меня упало. Значит, у меня не будет возможности попрощаться. Господь хотел, чтобы я разом покончила со всем прежним, точно так же, как Лоту нельзя было оборачиваться назад. Я планировала уехать из Лахора в пятницу утром, через два дня. Мне нужно было лететь в Карачи, затем пересесть на самолет в Штаты. Пегги с сыном должны были отправиться в Ныо-Дели, их самолет компании Ран Атепсап должен был приземлиться в Карачи, и мы с Махмудом — присоединить к ним в самолете. Во вторник утром, однако, я почувствовала странное, но очень сильное побуждение не ждать больше. Моя забота была связана с Махмудом. Совершенно ясно, что в Вах поползли слухи о том, что мы не просто уехали в Лахор, но что мы собираемся покинуть страну. Наверняка родственникам захочется забрать Махмуда, увезти его из-под моего «разрушающего влияния»! Может быть, меня остановят под этим предлогом? Сильное чувство опасности будоражило меня.

Нет, я не буду ждать. Нужно уезжать немедленно. Нужно сейчас же отправляться в Карачи и остановиться у друзей.

И в тот же самый день мы с Махмудом быстро попрощались с Халидом и его семьей и поторопились в аэропорт. Мы вылетели из Лахора с явным чувством облегчения. Мы уже в пути!

Карачи, насколько я помнила, был пустынным прибрежным городом, расположенным недалеко от Индийского океана. В нем смешалось старое и новое, верблюды встречались среди роллс-ройсов, а шумные базары, где кишели мухи, примостились рядом с шикарными магазинами, предлагавшими последние парижские моды. Замечательно, что город был таким большим, что нам было легко в нем затеряться.

Мы остановились у друзей, и я отправилась в центр по магазинам, готовясь к поездке в Америку на следующий день. Неожиданно я почувствовала сильное противодействие.

Я закрыла глаза, прислонилась к стене, ища опоры, и стала молиться Господу и просить Его защиты. Я почувствовала твердую уверенность в том, что нам с Махмудом нужно остановиться на ночь в гостинице. Я постаралась отогнать эту мысль. «Но это же глупо!» — говорила я себе. Потом я вспомнила о том, как мудрецы во сне получили предупреждение отправиться домой по другой дороге.

Вскоре мы уже регистрировались в гостинице Эйр Франс в аэропорту Карачи. Я увела Махмуда в комнату как можно быстрее, заказала ему еду в номер и мы вместе просто сидели и ждали. Махмуд казался очень беспокойным. «Почему нам нужно прятаться, мама?» — спрашивал он.

«Я просто думаю, что какое-то время нам не нужно привлекать к себе внимание, вот и все».

В ту ночь накануне полета я почти не спала и думала. Почему я так нервничала? Ведь нет никаких причин. Неужели я позволила нервам выйти из-под контроля? Неужели я снова вспомнила угрозы прошлого? Пожар? Я спала очень чутко и всего лишь несколько часов. В два часа утра я встала, оделась и снова почувствовала странную тревогу. Снова мне показалось это смешным. На меня это совсем не похоже. Я могла объяснить это только одним — настал час покинуть гостиницу, и мне об этом говорил Господь. Я быстро одела сонного Махмуда, собрала чемоданы и поставила их у дверей, чтобы коридорный мог забрать их. Было три часа утра. Вылет был назначен на пять. Махмуд, все еще сонный, стоял у гостиницы, ожидая такси, которое должно было отвезти нас в нужный терминал. Я смотрела на луну, которая уже бледнела, и думала: неужели я в последний раз вижу луну в своей стране? Утренний ветер донес до меня аромат нарциссов, может быть, с клумбы, и сердце мое исходило слезами, потому что я чувствовала, что никогда больше не увижу свой сад.

Наконец, подогнали такси. Мы с Махмудом сели в машину. Я молилась, когда мы ехали. Даже в этот ранний час в аэропорту было много людей. Когда машина остановилась у светофора, я нервно поежилась и постаралась вжаться как можно глубже в сиденье. «Нам просто не нужно привлекать к себе внимание какое-то время», — процитировала я себя, пытаясь говорить как можно увереннее и для себя, и для Махмуда. Нет, что-то не так. На самом деле, мне нужно было просто молиться. «Господь, избавь меня от этой нервозности. Нервозность не от Тебя. Я не могу одновременно доверяться Тебе и беспокоиться! И все же, если эта тревога от Тебя, Господь, должна быть какая-то причина, и я повинуюсь».

Наконец-то мы добрались до нужного терминала, и до нас донесся ревущий звук мотора. Какофония из сотен голосов еще больше усиливала чувство тревоги. Сердце мое дрогнуло, когда я посмотрела наверх и увидела флаг своей страны — звезду и полумесяц на зеленом фоне, развевавшийся на ветру. Я всегда буду уважать этот флаг, свой народ и его мусульманскую веру. Портье поспешил к нам, взял наши чемоданы, чтобы проверить их, и я с радостью увидела, что они прошли контроль очень быстро. Нам было позволено провезти не более сорока фунтов каждому. Я улыбнулась, вспомнив о семейных поездках в прежние времена, когда я везла с собой тысячи фунтов багажа для того, чтобы пожить где-то всего неделю, и мои сестры плакали, если какие-то вещи приходилось оставить дома.

Нам нужно было ждать еще целый час. Держа Махмуда поближе к себе, я чувствовала, что нам лучше всего смешаться с толпой, чтобы нас никто не заметил. Но я никак не могла стряхнуть с себя чувство нарастающей тревоги. И снова я отругала себя за ненужные страхи. Господь управляет всем, внушала я себе, Он выведет меня из этой ситуации, и мне нужно всего лишь слушаться Его. Потом Махмуд попросился в туалет. Мы спустились вниз, чтобы найти мужской туалет. Я ждала в коридоре.

Неожиданно объявили наш рейс: «Самолет Рап Атепсап, вылетающий в Нью-Йорк Сити, готов к посадке пассажиров». Сердце во мне перевернулось. Где же Махмуд? Нам пора идти!

Наконец дверь открылась. Нет, это не он, а какой-то сигх в тюрбане.

Я невольно подошла поближе к двери. Что я делаю! Конечно же, ни одна женщина в мусульманской стране не рискнет зайти в мужскую уборную даже для того, чтобы найти девятилетнего мальчика.

Снова объявили наш рейс: «Самолет Рап Атепсап, вылетающий в Нью-Йорк Сити, готов к вылету. Посадка заканчивается».

О, нет! Я была в ужасе. Нужно было что-то делать. Я открыла дверь в уборную и закричала «Махмуд!».

Его голосок ответил мне: «Я иду, мама...».

Я глубоко вздохнула и облокотилась о стену. Вскоре появился Махмуд. «Где ты был? Почему ты так задержался?»

Это уже не важно. Я не стала ждать ответа, схватила его за руку и побежала. Теперь мы неслись по длинному коридору. Мы оказались среди последних пассажиров, стремящихся попасть на самолет.

«Ух ты, мама! Какой корабль!» — закричал Махмуд.

И действительно, это было потрясающее зрелище. 747-авиалайнер был огромен. Мы оба радовались полету. Я никогда не видела такого большого самолета.

Когда мы уже собирались входить в самолет, я на секунду заколебалась. Последний раз коснулась пакистанской земли. Но нам нужно было двигаться. Нужно было идти в самолет, который казался мне аудиторией, стюардесса провела нас к нашим местам. А где же Пегги? Что я буду делать в Штатах без нее?

И вот она появилась! Она прокладывала себе дорогу в проходе и спешила к нам. Пегги обняла меня.

«О, моя дорогая! — воскликнула она. — Я так волновалась. Я не видела вас в толпе при посадке!». Я объяснила ей, что произошло, и Пегги облегченно вздохнула. Она представила нас своему сыну, летевшему с ней. «Очень жаль, что мы не можем сидеть вместе, — сказала она. — Нам нужно занять те места, которые нам дали».

Честно говоря, я была не против. Мои мысли были далеко от светской беседы в тот момент. Я думала о том, что на самом деле покидаю свою родину. Мне было конечно же грустно, но в то же время я чувствовала, что я осуществила все, что нужно. Мне было трудно разобраться в этом.

Скоро Махмуд стал самим собой. Он подружился со стюардессой, которая поводила его немного по салону. Он вернулся назад с кучей впечатлений. Мне было это приятно. Стюардесса попросила нас пристегнуть ремни. Я посмотрела в окно и увидела первые лучи на предрассветном восточном небе. Заработали моторы, и радостное возбуждение наполнило меня. Самолет тронулся и покатился по взлетной полосе. Я оглянулась, но не увидела Пегги.

Но Махмуд был рядом со мной. Его лицо светилось радостью, нараставшей по мере нарастания гула мотора. Я взяла Махмуда за руку и начала молиться.

«Что теперь, Господь? Я снова чувствую, что что-то выполнила! Ты вывел меня из страны, подобно Аврааму, Господь. Я не знаю, что будет дальше, и все же я понимаю, что выполнила что-то важное. Я ощущаю удовлетворение, потому что я с Тобой».

Даже смущение из-за моих прошлых страхов и нервозности не беспокоило меня больше. Я знала лишь одно — я повиновалась Господу во всем. И нужно признать, что неизвестно, что могло бы произойти, если бы я не послушалась Его повеления и не отправилась так быстро.

Маленькие огоньки появились за окном, и шасси неожиданно убрались. Мы были в воздухе! В свете зари я увидела береговую линию Пакистана у Индийского океана, которая проходила под нами.

Я отдала свою руку Ему. Он был моей единственной опорой. Единственная моя радость — пребывать в Его Присутствии. И если я буду пребывать в Нем, я буду жить в славе.

«Спасибо, Господь, — вздохнула я. — Спасибо за то, что Ты позволил мне путешествовать с Тобой».

ПОСТСКРИПТУМ

Билкис Шейх сейчас живет в США. В каком-то смысле эта женщина утратила свою страну, частично из-за того, что она смотрит на наш мир широко, с точки зрения Бога. В другом смысле она носит любимый ею Пакистан в своем сердце повсюду. Оставив навсегда свой сад в другом конце света, она создает другой — на небольшом холме у ее маленького дома в Калифорнии, где она живет со своим внуком Махмудом.
Источник: http://christianka.bratstvo.org/